– Это правильно, ваше благородие, – оживился Саенко, – лошадь она завсегда чувствует, кто хозяин. Ты к ней с лаской да заботой – она тебе сторицей отплатит, жизнь в бою спасет. А теперь слушай, что делать нужно.
Горячую лошадь после похода нужно поводить медленно, чтобы она остыла, поставить в конюшню и дать сена. Два часа после похода ее сперва напоить надо, а потом уж кормить овсом или ячменем. Кормить сперва нельзя, потому как зерно разбухнет и разорвет желудок – уж так лошадь устроена. Сена ему на всю ночь положить надо. – Приговаривая так, Саенко усердно работал скребницей.
Ахилл тихонько переступал с ноги на ногу, один раз даже тихо заржал.
– Видишь, нравится ему, ишь как оживился. Ничего, голубчик, ты у нас скоро еще краше станешь! – посулил Саенко и ушел за водой.
– Что, Ахилл, жалко хозяина? – спросил Борис и прижался щекой к теплой морде. – Мне, брат, тоже его жалко. Хороший человек был полковник Азаров, и смерть у него была хорошая, в бою.
Расчесывая спутанную светлую гриву, Борис думал, что полковник Азаров погиб, как настоящий мужчина и офицер. И не было никаких душещипательных сцен, когда полковник, умирая, просит слабым голосом передать далекой любимой женщине платок либо еще какой-то пустяк. С некоторым злорадством Борис подумал, что полковник даже и не вспомнил в походе о своей обожаемой Софи. «Делу – время, потехе – час», – одобрил Борис.
Дальше мысли его обратились к тому самому делу, за которым и послал его в рейд полковник Горецкий, – обнаружить предателя среди четверых офицеров. За всеми последними событиями Борис о главном своем деле как-то подзабыл. Вопрос этот никак не прояснился, за исключением того, что после смерти полковника Азарова осталось трое подозреваемых вместо четырех.
«Эдак они все перемрут, а который останется, тот предатель и есть», – невесело подумал Борис, а затем решил, что судьба опять дала ему шанс – ведь он встретил в отряде двоих подозреваемых – Мальцева и Осоргина. Конечно, заманчиво было бы думать, что предателем является Осоргин – уж очень большую неприязнь вызывал он у Бориса, но доказательств у него не было никаких. Наоборот, логика подсказывала, что не стали бы вербовать в разведчики такую необузданную личность. Борис видел его в бою. Осоргин действительно храбр до безрассудства и как боец один стоит пятерых. А что касается его упорного желания каждый раз самому расправляться с пленными, то здесь Борис видел нечто ненормальное, какие-то психические отклонения. Любой врач, без сомнения, дал бы характеристику Осоргину как психически неуравновешенному, склонному к убийству типу. Нет, будь Борис на месте тех, кто в свое время вербовал предателя, ни за что не стал бы доверяться такому человеку, как поручик Осоргин. С этой точки зрения больше подходит ротмистр Мальцев – всегда спокоен, со всеми у него ровные отношения, головы не потеряет, вроде бы и смотрит добродушно, а на самом деле жесткий, решительный… А в общем, черт их всех разберет, нет, слишком сложно такое поручение для Бориса!
Допрос продолжался второй час.
– Ну, Охрим, – с деланной мягкостью проговорил полковник Горецкий, внимательно вглядываясь в рябое лицо арестованного, – твоя судьба в твоих руках. Если ты будешь честен со мной, расскажешь все, что тебе известно, – останешься жив, а может быть, даже выйдешь на свободу, а если будешь и дальше ваньку валять…
– Мы люди маленькие! – захныкал верзила. – Знать ничего не знаем, ведать не ведаем! Это все господа, ихние дела, а я что, я что прикажут, то и делаю…
– Ох, не верю, друг любезный, не верю, – усмехнулся Аркадий Петрович, внимательно следя за мимикой и жестами Охрима, – ты ведь знаешь, мне часто приходится людей допрашивать, и что интересно, люди мне часто врут. Так вот я научился определять, когда они врут, а когда говорят правду.
– Ничего я этого не понимаю. – Охрим смотрел прямо в глаза Горецкому, хлопая ресницами и делая совершенно честные глаза.
– Зря стараешься, любезный. Мы арестовали кондитера Лозового – этот милейший человек имел неосторожность заявиться на квартиру Кулябко, не обратив внимания на знак в окошке. Что с него взять – кондитер… Так вот этот господин скоро заговорит, кондитер, одно слово, ему много не надо. А когда он заговорит – ты будешь мне совершенно неинтересен… Сам понимаешь, что тебя ждет. Опять-таки ты ведь мужичок неглупый, ты понимаешь – когда заговорит Лозовой, он тебя представит в самом мрачном свете… Извини, любезный, я слишком мудрено для тебе говорю… Короче, будет на тебя всех собак вешать… А сейчас ты можешь на него наговорить… Кто первый запоет, тому больше веры.
