Пленных согнали ближе к селу, чтобы не разбежались. Солдаты толпились возле, хозяйственно присматривая, что бы можно было взять из одежды. Но махновцы одеты были так себе, да и из оружия при них были обрезы да плохонькие шашки.
– Ну что, ребята, начнем? – Это подъехал Осоргин, возбужденный, с блестящими глазами. – Кто со мной?
Вызвались несколько – двое одетых в гусарскую форму, один унтер, еще кто-то. От всех сегодняшних переживаний Борис несколько отупел и не сразу понял, что сейчас произойдет. Пятеро конных отъехали подальше, разогнали лошадей и с размаху врезались в безоружную толпу. Кто-то пытался бежать, его давили лошадьми. Борис видел только ровные взмахи шашек и слышал звук – вжик, вжик… Конные действовали деловито и слаженно, чувствовалось, что такое они проделывают не впервые. Все кончилось минут за пятнадцать. Двадцать восемь зарубленных пленных лежали на земле.
– Отличные удары! – горделиво сообщил Осоргин, вытирая окровавленную шашку и убирая ее в ножны. – Вы только посмотрите, Ордынцев.
Против воли Борис перевел взгляд на трупы.
– Обратите внимание, – пояснял Осоргин, – черепа срезаны блюдцем и открыты, как крышка коробки, которая держится только на полоске кожи. Это казачий удар. Понятно, что в древности делали из черепов кубки – вот это готовые кубки и есть.
Борис посмотрел на него с твердым презрением, он чувствовал отвращение не к теплым еще трупам, а к поручику Осоргину. Он отвернулся молча и встретил внимательный взгляд ротмистра Мальцева.
– Изволите любоваться? – процедил Борис.
– Вам прекрасно известно, что пленных уничтожают и с той и с другой стороны, – спокойно ответил тот. – Таков приказ, иначе нельзя – они снова возьмутся за оружие.
– Однако вы не устраиваете из этого представления, – не утерпел Борис.
– Я – командир и могу поручить такое отвратительное дело другим, – вздохнул Мальцев.
– Осоргин и остальные делают это совершенно добровольно.
– Человек – великая тайна, но и большая сволочь, – философски изрек ротмистр и отвернулся.
– Ваше благородие, пока вы тут канителитесь, всех приличных коней разберут! – окликнул Бориса Саенко.
Так оно и вышло. Когда Борис притащился к лошадям, там уже оставались только последние клячи. Саенко, охая и причитая, рассматривал их и безнадежно качал головой.
– Уж не знаю, как вы ездить будете на этом старье. Выбирать-то не из чего, – вздыхал он.
Пришел солдат, привел заморенную лошадь с опавшими боками, снял уздечку, плюнул и ушел.
– Забирайте этого! Я себе у махновца нормальную кобылку нашел.
Это был очень худой жеребец непонятного цвета с длинными гривой и хвостом, про которые только при очень внимательном осмотре можно было сказать, что они светлые. Бока были покрыты паршой, глаза мутные. Саенко осторожно подошел к жеребцу.
– С виду породистый, да только больной. – Он погладил жеребца по холке. – Ваше благородие, так это ж Ахилл!
– Да ты что, Саенко? – Борис никак не мог узнать в заморенной кляче игреневого красавца Ахилла.
– Он самый, полковника Азарова жеребец! Ах ты Господи, что же с ним сделалось-то!
Борис погладил жеребца по морде. Тот не сделал попытки отстраниться.
– Ноги целы, – деловито приговаривал Саенко, – холка тоже не набита. Похоже, что просто оголодал коник, а этот паразит его не кормил да не чистил…
– А где же масть-то его замечательная? – удивлялся Борис.
Раньше жеребец был игреневый, то есть темно-рыжий со светлыми гривой и хвостом. Теперь же шерсть была бурой от грязи.
– Тут вот что вышло, – приговаривал Саенко откуда-то снизу, – он переживал очень после смерти Азарова, есть отказывался. Конь нежный, породистый – кубанской строевой породы, между прочим. К нему бы с лаской, а этот, – Саенко кивнул в сторону ушедшего солдата, – небось нагайкой норовил. Ахилл – жеребец самолюбивый, есть отказывался, а тому и наплевать, да еще кормил небось пустой соломой, сволочь… Ох, накостыляю я ему, как разыщу!
Саенко выпросил у хозяина котел и поставил его на огонь во дворе.
– Перво-наперво мы его вымоем да выскребем как следует, а уж потом накормим.
– Ты вот что, Саенко, – Борис решительно взялся за скребок, – я сам хочу за ним ухаживать. Теперь у нас так будет: кто на лошади ездит, тот ее и кормит-поит.
