— Ботинки переодень, Серега, — шепнула мне Санька, повернулась к стене, стала снимать резиновые сапоги.
Я снял свои рабочие ботинки, надел вместо них выходные, достав их из целлофанового мешочка.
— Рабочие — в мешочек, Серега. — Санька, отвернувшись, подтягивала чулки.
А всего неделю назад она запросто задирала свою коротенькую юбку при нас со Смоликовым… Как это она сказала мне сегодня утром?.. Да: «Потому что она еще не видит тебя…» Посмотрел на Смоликова. Чисто выбритый, в выходном костюме, рубашке с галстуком, он действительно был похож сейчас на школьного учителя. Вежливо и терпеливо молчал, ожидая нас с Санькой. И даже стоял сейчас Иван Иваныч как-то интеллигентно, что ли… Лицо его было все таким же неподвижным и глаза равнодушными, но я видел, что он тоже заметил это новое в поведении Саньки.
— Ну, я готова! — радостно объявила Санька, весело и тревожно глядя на меня, крутанулась на каблуках, снова вопросительно посмотрела на меня.
— Красивая ты девушка, Санька, — серьезно ответил я ей. — У нас на кране за работой и человека не разглядишь.
Мы сдали вещи в гардероб, взяли взамен номерки. Если посмотреть на вешалки: на работу пришла очередная смена, повесила верхнюю одежду.
А по просторному вестибюлю неспешно разгуливали нарядно и модно одетые люди, никакого отношения, казалось, не имевшие к одежде, висевшей в гардеробе.
— Охо-хо, Серега! — вздохнул Смоликов: — «За работой человека не разглядишь…» А здесь он тебе виднее, если каждый нарисовал себя, как только умеет?
— Ты прав, Иван Иваныч, но ведь приятно на таких вот молодых и нарядных поглядеть?
— Это другой разговор.
— Боря! — через весь вестибюль звонко крикнула Санька парню с красной повязкой на рукаве, стоявшему у входа. — Я готова, объявляй!
— Слушаюсь, Санечка! — готовно ответил он.
И тотчас, будто это действительно от него зависело, загремела веселая и бодрая музыка.
— Спасибо, Боренька! — радостно закричала Санька.
— Всегда рады стараться! — отвечал он.
— Ну?! — Санька повернулась ко мне, взяла меня за обе руки.
— Прямо-таки чудеса ты творишь, как в сказке! — так же радостно ответил я ей.
— Сказочные чудеса, конечно, тоже зрелище, — сказал Смоликов. — Только лучше, когда заранее о них знаешь, чтобы не растеряться от неожиданности.
Зал тоже был большой, залитый ярким светом. Под потолком висели гирлянды бумажных разноцветных флажков и фонариков. В разных местах наверху были граненые зеркальные шары. Они медленно вращались, освещенные тонкими лучами прожекторов, радужно переливаясь. Народу было много, парни и девушки уже танцевали, другие — тоже, как в любом клубе любого города — еще стояли вдоль стен зала. На просторной эстраде, способной вместить сотню артистов, играл джаз-оркестр. Музыканты, в большинстве — тоже молодые люди, были одеты в одинаковые строгие черные костюмы, белые рубашки с черными галстуками. На дирижере был длиннополый фрак… Даже странно было сейчас, видя все это, под звуки музыки представить себе, что за стенами этого зала — глухая тайга, дождь и безлюдье на сотни километров!..
Санька, словно расслышав мои мысли, сказала быстро, будто хвастаясь:
— Вот в этом зале полтыщи человек может поместиться, а когда концерты устраиваются — стулья в зале ставят, совсем как театр он получается, да-да!.. И кинозал здесь есть такой же большой, и библиотека, и театральная студия, разные кружки самодеятельности, даже кройки и шитья, даже курсы молодых хозяек…
— Позволь, Саня, — неожиданно и точно смущаясь, проговорил Смоликов. — Хоть и в рабочих я, правда, ботинках, но они ведь у меня довольно чистые? Так?..
— Конечно, чистые! — сказал я.
— Ну-ну, дядь-Вань! — поторопила Санька, и я впервые увидел, что она умеет по-женски кокетливо, лукаво улыбаться.
— Ну-ну, дядь-Вань! — повторила Санька, подмигнула мне.
— Когда-то мне, Саня, приходилось танцевать… Много лет, правда, с той поры прошло, но не подведу я тебя, не беспокойся.
И Санька мгновенно стала снова обычной девчонкой, вопросительно и смущенно глянула на меня.
— Потанцуйте, пожалуйста, — согласился я.
— Сама хотела просить тебя об этом, дядь-Вань!
