Липст приподнял голову и стал слушать. Гроза кончилась. Возможно, она длилась вечность, а может, всего несколько мгновений. Раскаты грома, глухие и утомленные, слышались где-то далеко, у самого горизонта. В небе горело золотое зарево заката. Море опять волновалось и рокотало. Воздух свеж и прохладен. С мокрых краев лодки шлепались редкие капли. Липст посмотрел на Юдите. Она лежала с закрытыми глазами и, казалось, была охвачена легкой дремотой. Липст коснулся руки Юдите, и она приоткрыла веки.
— Юдите! — проговорил он.
Ее неподвижный взгляд был устремлен на черное днище лодки.
— О чем ты сейчас думаешь?
Юдите, не отвечая, слегка приподнялась на локтях и положила голову на колени Липсту.
— Я слушаю, как капает вода. Я не хочу думать.
Немного погодя она добавила:
— Наверно, самое правильное всегда то, что человек делает не раздумывая. Так мне кажется с тех пор, как я познакомилась с тобой. Ты — мальчишка, а я хочу видеть тебя, сама не знаю почему. Я бегу к тебе и забываю обо всем на свете. Я делаю глупости, и мне хорошо.
— Юдите… Я никогда не забуду этот день.
— Ах, Липст!
— Не смейся, Юдите.
Липст наклонился и губами нежно коснулся ее лба.
— Юдите, — сказал он, — с сегодняшнего дня все пойдет по-другому. Слышишь? Я тебе обещаю. На конвейере я больше работать не стану. Перейду в инструментальный. Выучусь на токаря. Каждый месяц буду вносить по рационализаторскому предложению, вот увидишь…
Все сомнения бесследно улетучились. Он чувствовал, как растут и множатся в нем силы. Мысль обрела крылья, он строил планы на будущее один смелее другого. Ничто больше не казалось Липсту трудным или неосуществимым.
Он и сам не заметил, как мечты о Юдите и о будущем воплотились в сухие арифметические расчеты. Он зарабатывал слишком мало. Это ясно как день. Надо зарабатывать больше — получать самую высокую зарплату и самые большие премии. У него теперь есть Юдите! И нельзя, чтобы Юдите разочаровалась, в нем.
— Я буду заниматься и на будущий год поступлю в вечернюю школу. Потом в институт… Завод реконструируют, строят новые цехи, всюду нужны мастера, техники, инженеры…
Юдите слушала и молчала. От каждой капли, падавшей с края лодки, ее ресницы тихо вздрагивали.
Красный солнечный шар погрузился в яркую синь моря. Небосвод, некоторое время еще пылавший и плавившийся, гаснул и подергивался окалиной сумерек.
— Хорошо, что темнеет, — сказала Юдите. — Платье выглядит так, будто его из мешка вытащили. Тебе не стыдно ехать со мной в одном вагоне?
— Успокойся, — засмеялся Липст. — В вагон нам все равно не попасть. Хорошо, если достанется место на подножке.
— Плечи огнем горят! Как бы теперь кожа не сошла!
Юдите оживилась. Она долго расчесывала волосы, потом тщательно намазалась кремом, попудрилась, накрасила губы и ресницы. Все это напоминало религиозный ритуал. Без соблюдения его она даже ночью не могла отправиться в путь. В эти минуты проявилась некая иная сущность Юдите, жившая в ней сама по себе и для которой действительность не определялась ни местом, ни поздним часом, ни тем, что принес этот день. Сосредоточенно и самозабвенно она охорашивалась, приоткрыв перед Липстом еще на несколько сантиметров завесу над своим таинственным миром.
Липст стоял и смотрел. Как он любит Юдите! Как он любит ее!
Любовь эта была так ярка, что ослепляла, так сильна, что подчиняла все другие чувства, так драгоценна, что он не знал, как ее уберечь. Он стоял и смотрел.
— Вот я и в порядке, — сказала Юдите. — Можно идти.
На берегу Булльупе они долго ждали перевозчика. Месяц выткал золотом по речной глади причудливый восточный ковер. По нему на противоположный берег перебегал ленивый южный ветерок.
Ночь стояла душистая и светлая. Тихо шумел лес, кутаясь в призрачные тени. Юдите шла, крепко вцепившись в руку Липста, покорная и доверчивая. Над иззубренными верхушками деревьев чуть светилось небо с редкими июньскими звездами.
Потом лес стал гуще. Деревья вплотную подступили к тропинке, выстроившись по обе стороны как почетный караул, и поминутно трогали плечи путников колючими ладонями хвои. В чаще крикнула спросонок ночная птица. Юдите испуганно оглянулась.
