Мать Юдите с обворожительной улыбкой отпирает дверь. Липсту не сразу удается отдышаться. В ушах стучит. Наверно, слишком быстро бежал.
Никакого несчастья не произошло — Липсту это уже ясно. Пожилая дама настроена весьма благодушно и весело. Ее пальцы кокетливо играют сигаретой, испачканной в губной помаде. Слава богу!
— Снимите пальто, молодой человек. Заходите, пожалуйста. Что вы сегодня такой застенчивый?
Нет, лекарствами не пахнет. Тянет вином, коньяком и кофе. Из расстроенного приемника вперемежку с шумом и треском несутся звуки тирольского вальса.
«Значит, меня перехитрили. Вечеринка… Может, гости?»
— Вам жарко. Мы сейчас угостим вас холодным шампанским.
Куда девалась угрюмость и неразговорчивость этой женщины? Кислое, брюзгливое выражение лица? Кофе, коньяк и музыка сделали из нее совсем другого человека. Мадам так и распирает от блаженного самодовольства, от упоения собственной утонченностью. Она вьется вокруг Липста, словно, большая рыба, наконец запущенная обратно в родной омут.
Липст подозрительно поглядел на вешалку и, не видя иного выхода, снял пальто и повесил рядом с серым макинтошем.
— Хорошо, что вы позвонили, — пожилая дама, радостно бормоча, подталкивала Липста в комнату. — Ну, ну, пожалуйста. Проходите смелее!
Дверь в комнату наполовину открыта, Липсту остается лишь приотворить ее пошире. «Прямо-таки невероятно, — думает он. — Еще десять минут назад я стоял на троллейбусной остановке, и вот я уже у Юдите».
И тут Липст остолбенел — на диване, как раз под пестрым пластмассовым попугаем, удобно протянув ноги, сидит «Сыр голландский»…
— Познакомьтесь, — многозначительно улыбаясь, промурлыкала мать Юдите. — Директор Шумскис, большой друг Юдите, — кивнула она на «Сыра», — и… а как же вас звать, молодой человек?
— Липст Тилцен.
«Сыр голландский» поднялся и, улыбаясь, протянул руку:
— Очень приятно познакомиться.
«Очень приятно было бы выбросить вас за окно», — подумал Липст.
— Кажется, мы с вами где-то уже встречались?
— Очень возможно, — сказал Липст. — Наверно, в Доме культуры. Если не ошибаюсь, вы там как-то раз стояли на лестнице.
«Друг Юдите, — думает Липст и смотрит на «Сыра», как на приготовленную для себя петлю на виселице. — Нечего сказать, угодил же я в западню, где сверху невинные прутики, а на дне натыканы острые колья. Волку хорошо, он может оскалить зубы, кусаться, рвать когтями. А я человек, у меня собственное достоинство. Мне долго вбивали в голову, как надо себя прилично вести. И потому я сейчас должен сидеть, улыбаться, говорить «пожалуйста» и «спасибо». Конечно, могу и уйти, но я этого не сделаю, не окажусь последним трусом».
Липст впервые видит «Сыра голландского» вблизи и имеет возможность рассмотреть его во всех подробностях. На вид ему лет сорок, может, чуть больше. Круглое, румяное лицо, тщательно подстриженные и причесанные усики, прилизанные редкие волосы и длинные белые пальцы. Честно говоря, он вовсе не так уж противен. Во многом он выгодно отличается от Липста: на нем великолепный костюм, нарядный галстук; он умеет непринужденно держать себя, знает, что делать с руками и ногами в зависимости от ситуации. У него есть деньги, которыми он так начинен, что того гляди они посыплются из него.
— Альберт, дорогуша, — мать Юдите ласково коснулась плеча «Сыра», — а что, если нам выпить за ее здоровье?
«Сыр голландский» тотчас же принялся за дело. На столе несколько бутылок, тощих и пузатых, оплетенных соломой и завернутых в блестящий станиоль. Посреди стола навалены бананы, ананасы, похожие на большие еловые шишки, апельсины и яблоки. Вокруг крепостным валом расположились открытые и неоткрытые консервные банки. Прямо на скатерти раскиданы конфеты, разломанные плитки шоколада. Как видно, никто особенно не заботился, чтобы накрыть стол по-настоящему. Под столом навален ворох оберточной бумаги, бечевок.
«А Юдите? Где же Юдите? — мучительно думал Липст. — Ее же нет здесь! Ну, конечно, нет! «Сыр голландский» здесь, мать здесь, а Юдите нет».
— Да, Юдите нет, — с нарумяненных щек пожилой дамы печально осыпалась пудра. — Юдите сегодня утром улетела в Москву. Совершенно неожиданно. Вы только представьте, — мать Юдите обращалась к Шумскису, в это она посвящала только его, — сидим завтракаем — и вдруг подкатывает машина. Международный показ мод, и, вы только подумайте, одна из самых красивых московских манекенщиц заболела…
