Липст вскакивает со скамейки. Он размахивает шарфом, словно пестрым флагом, и как одержимый мчится по бульвару.
«Липст, одумайся, — заговорил в нем разум. — Если тебя увидят, «подумают, что ты рехнулся. Пусть! Рассудительным быть легче, чем счастливым…»
Смеркается. Вспыхивают фонари. Небо прячется за черно-синим занавесом. Лишь у самого горизонта плотная темная ткань чуть разорвана и открывает взору сказочные цвета заката: плавится золото, полыхает огонь, переливаются свет и тень.
Это был вечер, когда даже сырой булыжник мостовой, обласканный теплым ветром, мечтал о весне и счастье.
Домой Липст явился около полуночи. У ворот стоял криворогий гоночный велосипед. Владельца поблизости не было видно. Липст вошел во двор. Навстречу ему из темноты двинулась низенькая фигурка и, видимо, демонстрируя вполне миролюбивые намерения, тихо замурлыкала «Катюшу». Столь немузыкальным голосом во всем подлунном мире обладал лишь один человек — Угис.
— Ты здесь? — удивился Липст.
— Не спалось, ну и подумал: не заехать ли к тебе?
— Почему не зашел в дом?
— Постеснялся. У тебя там грандиозный бал. Такой хор заливался — куда там! Женщин штук десять, не меньше.
— Это, должно быть, моя соседка Элерт. Она перед сном молится и сама себе заменяет орга́н.
Сейчас за дверью никто больше не пел, зато отчетливо слышалась перебранка.
— Слышишь, обе мои соседки встретились, — сказал Липст. — После вечерней молитвы у мадемуазель всегда воинственное настроение.
— Давай постоим на дворе, — Угис взял Липста за руку. — Я ведь только на минутку заскочил.
В другом конце двора белела груда досок.
— Пошли туда, — Угис показал на доски, — Айван — первый сорт! Я только заведу велосипед во двор.
Когда Угис вернулся, у него в руке было что-то плоское, похожее на книгу большого формата. Нет, это не книга, в темноте блеснуло стекло.
— Вот голова садовая — с утра забыл взять с собой, — оправдываясь, проворчал Угис. — Это подарок тебе.
— Спасибо. И ты из-за этого приехал?
Стекло было теплое. По дороге Угис держал подарок за пазухой.
— Спасибо, Угис. Что это — картина?
— Нет, это портрет Колумба.
— A-а! Ты мне когда-то рассказывал… Это тот самый? — Угис кивнул. Липст поднес портрет поближе к глазам и всмотрелся.
Они взобрались на доски и некоторое время сидели молча.
— Христофор Колумб, Америго Веспуччи, Васко да Гама… — задумчиво проговорил Липст. — Когда-то мне здорово понравилась книга «На кораблях Васко да Гамы». Я и сейчас еще помню обложку: надутые паруса, летят каравеллы. Вымпелы развеваются, клокочет океан, впереди простор…
— Время великих открытий… — вздохнул Угис. — Когда в школе я читал об этом в учебнике истории, мне всегда становилось грустно. Живи я в то время, говорил я себе, обязательно поплыл бы на одном из кораблей Колумба. Но меня тогда еще не было на свете. Всё открыли без меня…
Обхватив руками колени, Угис сидел на длинном конце доски и тихо раскачивался. Его лица не было видно в темноте.
— И все-таки это не так, — мечтательно продолжал Угис. — Настоящая эпоха великих открытий только начинается. Человек шагнул в космос… Все моря и океаны Земли — крохотная капля по сравнению с бесконечностью вселенной! Сколько там еще таится новых земель и миров! Или взять, скажем, физику и химию — тут еще столько нехоженых морей, что и подумать страшно. А наш, человеческий мир? Ведь и коммунизм в конце концов такой же новый мир, в который еще никто не ступал ногой… И вот теперь паруса снова надулись, каравеллы с храбрецами уходят в плавание. Иногда задумаешься вот так, и сердце сжимается. Угис, как же это? А ты на корабле? А если ты остался на берегу?.. Если вдруг всё откроют без тебя…
Блестя красными и зелеными огоньками, высоко над ними в черном небе прогудел самолет. На Даугаве громко крикнул буксир. В покрытых набухшими почками ветвях деревьев тихо шелестел бетер.
— Да, — сказал Липст, — это ты все здорово придумал.
— Я? — Угис поднялся. — Почему я? Казис тоже так считает. У нас на эту тему было специальное комсомольское собрание.
Сирену буксира подхватил глуховатый, сердитый гудок, звучавший так низко, что почти не был слышен, ощущалась только вибрация воздуха.
