Липст взял бокал и залпом выпил.
— Она вам, молодой человек, оставила тут какой-то сверточек. Вы только подумайте, я совсем забыла про него. Слава богу, что вы позвонили…
Мать Юдите прошла в другую комнату и вскоре вернулась с небольшим свертком.
— Вот возьмите! Ну, что вы смотрите?
Она старается побыстрее отделаться от неприятной обязанности. Очень надо ей сейчас думать о каком-то дурацком свертке, когда на столе все сверкает и источает аромат, когда она снова наконец почувствовала себя хозяйкой дома, которая в состоянии угощать коньяком и шампанским, анчоусами и черной икрой, когда в ее обществе столь незаурядный, замечательный человек, как директор Шумскис, и в довершение всего у нее есть возможность произвести всем этим на кого-то впечатление. На худой конец, хотя бы вот на этого назойливого юнца, который уже давно действует ей на нервы.
— Что вам налить, молодой человек? Вам знаком вкус «Мартини»? Впрочем, разумеется, не знаком. Вы еще так молоды…
Сверток гладкий и холодный. Липсту кажется, будто он ощущает прикосновение рук Юдите. За тесемкой, которой крест-накрест перевязан сверток, письмо. Липст неловко разорвал конверт, вынул из него листок голубой бумаги и пробежал глазами несколько строчек.
«Милый Липст!
Я и огорчена и рада одновременно, и не знаю — что больше. Сегодня вечером я хотела быть у тебя, но сама судьба уносит меня туда, куда попасть было моей мечтой. Не расстраивайся, Липст! Весь вечер я буду думать только о тебе. Вернусь дня через три.
Юдите.
Р. S. Подарок сделан наспех, но, надеюсь, мама хоть отнесет его вовремя».
— Молодой человек, у вас полная рюмка…
— Коньяком «Мартини» не брезгайте. «Мартель», разумеется, лучше. Особенно если удается раздобыть «Гордон блю» с синей полоской. У меня есть один парнишка, который достает.
Липст спрятал письмо в боковой карман и, улыбаясь, поглядел вокруг. «Сыр голландский» деликатным жестом, оттопырив мизинец, поднял рюмку. Пожилая дама благоговейно чистила банан и после каждого слова «Сыра» наклоняла голову:
— Неужели? Да что вы говорите! Не может быть!
«Пусть его сидит здесь, — у Липста отлегло от сердца. — Пускай они пьют свой «Мартини» и жрут бананы. Юдите будет весь вечер думать только обо мне. Обо мне! И через три дня она вернется…»
— Спасибо, — Липст поднялся. — Я пойду.
— Что? — У мадам вид обиженного ребенка. Она свою программу еще не закончила. И этот бессовестный мальчишка так ничего и не понял. Он еще и улыбается! — Куда вы так торопитесь?
— Дела, — сказал он, — очень срочные дела.
— Но вы даже не выпили «Мартини», — отечески заметил «Сыр голландский».
— Ничего. У меня от «Мартини» болит живот.
— Очень жаль, — осклабился «Сыр». — Через полчаса я отвез бы вас на машине.
— Благодарю вас, не стоит, — Липст изобразил нечто вроде реверанса. — В моем возрасте полезнее ходить пешком.
— Может, передать привет Юдите? Завтра утром я еду в Москву.
— Спасибо. Поезжайте, куда вам угодно.
Выйдя на улицу, Липст еще раз потрогал пакет. Открыть бы его поскорее! Но нет, здесь, около «Волги» «Сыра», он останавливаться не будет. Надо уйти немного подальше.
Липст кинулся вперед, не чуя под собой ног от радости. Вот и скамейка. Чудесно! Лучше места не найти. Он поглядел по сторонам, положил сверток на колени и аккуратно развязал парчовую тесемку. Сердце глухо стучит в груди, руки налились усталостью, будто он весь день тесал камень. Последний слой бумаги. Осталось только приподнять краешек…
Из соседнего дома две старушки вывели на вечернюю прогулку маленьких лохматых собачонок. Липст принялся небрежно теребить парчовую ленточку и что-то насвистывать. Как раз напротив скамейки Липста собачонки начали рыться в земле. Старушки тоже остановились и занялись обсуждением вчерашней телепередачи о роли свежего воздуха для долголетия человека.
«Милые песики, пройдите, ради бога, подальше, — мысленно умолял Липст. — Не будьте собаками…» Наконец он снова в одиночестве. Теперь можно. Он затаил дыхание и быстро приподнял бумагу. Пальцы ощутили мягкое вязанье… Шарф! Самый красивый шарф на свете! Липст прижал к лицу пушистую вещицу. Подобно нагревшемуся на солнце камешку, который долго хранит полуденное тепло, шарф, подарок Юдите, хранил аромат ее одежды.
