Я возликовал.
Распечатав письмо Иды с приглашением на совместный обед с ее родителями, я поначалу хотел бросить его в мусорную корзину. Я больше не нуждался в Бауэре. Но потом перед моим мысленным взором возник его яркий образ, и я решил, что соскучился по нему. Я понес приглашение к Марте. Она прочла его с показным равнодушием, но удовольствия скрыть не смогла:
— Так он соскучился! И заставил дочь нас пригласить! Ну и что, мы пойдем? Или проучим его отказом?
— Желание такое есть.
— Согласна. С другой стороны, у тебя репутация человека, который вечно ссорится со своими друзьями и коллегами мужского пола.
Я пожал плечами:
— Да, пожалуй, мы могли бы сходить к фрау Иде. Ведь все это уже быльем поросло.
— Я тоже так думаю. — Внезапно лицо ее засияло. — Слава богу, Зиги, что желания вернулись ко мне до того, как пришло это приглашение. Иначе ты мог бы подумать…
— Да, мог бы, — сухо сказал я.
— Надо его пожалеть, — сказала она. — Наш флирт, возможно, был для него последним… — Она развела руки, не закончив фразу.
— Да. Может быть, тебе стоило отдать ему один из рисунков, который я когда-то сделал с тебя.
Она покраснела:
— Я отдала.
— Отдала?
— Я подумала, из-за одного ты не будешь переживать. Ведь теперь у тебя есть я. Ты же не будешь завидовать ему из-за этого рисунка?
— Нет. Бедняга. Знаешь, Марти, он мастурбирует, глядя на него.
— И что с того? — Она пожала плечами.
— Да — что с того!
Да, и еще он видел, как она писает, сказала она. Не то чтобы действительно видел; это было в тот вечер, когда он выгуливал собаку в парке и они случайно встретились. Было холодно, и она просто больше не могла терпеть… Они посмеялись; он сделал вид, что отворачивается, но не отвернулся; так или иначе, но было темно, и поэтому он не смог бы ничего увидеть, или почти ничего. А она подумала про себя: наверное, Флисс был бы не прочь посмотреть, как это делает Минна…
Я позвонил фрау Иде и сообщил, что мы принимаем ее приглашение.
— Если погода позволит, — сказала она, — мы расположимся в саду.
— Это будет очень мило.
— Надеюсь, атмосфера не будет напряженной. У меня все еще сомнения; папа никак не мог решиться, пришлось надавить на него. Хотя он скучает без вас — обоих. Но проблема тем не менее остается… вы знаете.
— Знаю. Влечение, — проговорил я.
— И мама может уйти в себя.
— Нам тоже будет нелегко. Но я прихвачу одну вещь, которая должна помочь.
Все две недели, предшествовавшие нашему мероприятию, Марта была холодна и держалась особняком. Ничего личного, сказала она, просто нервы.
Очень легко могу предсказать реакцию фрейдистов на эту книгу. Будучи благодарными за откровения по поводу Эмануила и происхождения Марты, поскольку они якобы проливают свет на мои романтические представления об индустриальной Англии и открытие эдипова комплекса, эти люди откажутся поверить, что я мог вести себя так ребячески, так сверхэмоционально, так непоследовательно, как вел себя Фрейд, изображенный мной в эпизоде с Бауэром. Если только я не бредил под воздействием морфия, то пытался изобразить некоторые из своих психических особенностей, в частности мазохизм, и изобрел для этого символическое действие.
Они укажут на то, что «Леонардо», по моему же признанию, был чем-то вроде романа; поэтому, когда я обнаружил, что в переводе вместо сокола ошибочно стоял ястреб, то даже не позаботился о том, чтобы исправить свой текст.>{118} Точно так же я пожелал назвать свою последнюю работу, «Моисей и монотеизм»>{119}, историческим романом. Моисей-египтянин! Принесенный в жертву его последователями! Господи Иисусе!..
(Что касается той книги, то я получил настоящее удовольствие оттого, что написал нечто обидное для большинства евреев; представляя себе их физиономии, когда они будут это читать, я почти забывал о мучившей меня боли.)
Диагноз будет таков: в своих «мемуарах» я в беллетристической, напыщенной манере сообщаю читателю, что моя жизнь с Мартой была не такой уж гладкой и я ни в коей мере не оставался слеп к ее абсолютной заурядности, которая тем не менее совершенно невероятным образом не помешала ей оставаться самой собой.
