- Тем временем мы поужинаем, - сказал Эдуард.
Им обоим хотелось есть, но Адель нерешительно возразила:
- А как же мы теперь вернемся в Париж? Уже стемнело, и мама будет беспокоиться. Когда следующий поезд?
- С вашей мамой, Адель, я бессилен что-либо поделать, но от поезда мы больше зависеть не будем. Я найму фиакр.
- Фиакр до Парижа?
- Безусловно. И не думайте об этом больше.
- Меня волнует мама…
Эдуард непонятным тоном произнес:
- Успокойтесь. Я предвижу, что ваше отсутствие пройдет незамеченным.
Адель открыла рот, чтобы спросить, почему он так полагает, но в это время служанка тронула ее за рукав:
- Пойдемте, мадемуазель. Вы снимете платье, а я дам вам пока свою одежду.
Она подчинилась, пошла вслед за ней, и последним, что она услышала, был голос официанта, осведомлявшегося, желает ли господин граф отужинать в общем зале или закажет отдельный кабинет.
Набросив на себя легкую юбку и кофточку из саржи, принадлежащие служанке, Адель на миг подошла к окну. Здесь, в Нейи, все еще было шумно и людно. Оркестр играл с самого утра, не зная устали. Пары все так же отплясывали, но теперь среди толпы были более заметны вульгарные, развязные, полуголые женщины - видимо, проститутки из Парижа. Они курили сигары, легко толкали в бок мужчин и хохотали, передергивая голыми плечами. Отвращение переполнило Адель - продажная любовь всегда казалась ей такой низкой, такой унизительной для женщины. Она повернулась, чтобы уйти, и, совсем не ожидая того, увидела на пороге Лакруа - ресторатора, завсегдатая салона Гортензии Эрио, того самого, которого встречала утром.
Он не слишком почтительно приветствовал ее и сказал, скрывая зависть и насмешку в голосе:
- Я вижу, вы, наконец, нашли себе покровителя, мадемуазель Эрио.
- Покровителя? - переспросила она, невольно делая шаг назад. - Не понимаю вас.
- Странно. Но тем не менее, во вкусе вам не откажешь. Видимо, граф де Монтрей, - это как раз то, чего вы ждали.
Она не знала, что он имеет в виду, на что намекает, но инстинктивно почувствовала, что его слова таят оскорбление. Брови ее сдвинулись:
- Вы неясно выражаетесь, господин Лакруа. Повторяю, я не понимаю вас.
- Ничего-ничего. И не нужно. Я лишь хотел сказать, что вы, мадемуазель Эрио, мне очень нравитесь и в случае необходимости всегда можете обратиться ко мне - буду рад оказать вам любые услуги.
Странные интонации в его голосе окончательно сбили ее с толку. На первый взгляд он не говорил ничего обидного, и все же Адель была уверена, что его слова обидны. Слишком неопытная, чтобы что-то понять, слишком деликатная, чтобы ответить ему дерзостью или высмеять, она стояла молча, чувствуя, как горячий румянец заливает ее щеки.
- Господин Лакруа, - проговорила она наконец, - я не могу больше беседовать с вами. Меня ждут.
- Не смею вас задерживать.
Она поспешила уйти, в душе составив о Лакруа самое невыгодное мнение. Адель и раньше не любила его и почти не разговаривала с ним, когда тот приходил к ним в дом. Но, хотя их беседы были всегда крайне холодны и непродолжительны, она часто ловила себя на мысли, что он не упускает ее из виду, все время наблюдает за ней, словно ждет чего-то. Возможно, она и вправду нравилась ему, но он сам - слишком большой, крепкий, похожий со своими кавалерийскими усами на наполеоновского драгуна, нисколько ее не привлекал, и она никогда не обращала на него внимания.
Но сейчас его слова задели Адель. Она думала о том, что он сказал, в продолжение всего ужина, поглядывала на Эдуарда и спрашивала себя: почему Лакруа пришло в голову назвать его «покровителем»? Этот негодный ресторатор испортил ей такой чудесный день. Ей хотелось поскорее уйти, покинуть этот ресторан, и от досады кусок не шел ей в горло.
Когда в одиннадцать часов вечера они оказались, наконец, в Париже, и Адель, обменявшись с Эдуардом последним поцелуем, нашла в себе силы покинуть фиакр, оказалось, что мать действительно не заметила ее отсутствия. Ее тоже не было дома. Служанка сказала, что мадам уехала с визитом. Адель была рада, что дело обернулось именно так: никто не станет бранить ее за позднее возвращение и допытываться, что же с ней произошло.
