Тон Жиске был резок, он почти бушевал и, казалось, готов был уйти. Такого следовало ожидать: он был зол на нее после вчерашнего. Адель очень мягко произнесла:
- Мой милый Жиске, но ведь я потому и обратилась к вам, что вы мой друг.
- Вы легко забываете об этом, мадемуазель.
- Каюсь. Это моя вина. Я капризна, у меня взбалмошный характер. Но то, что вы не получили вчера, можно получить в любой момент, не так ли?
Жиске внимательно смотрел на нее. Он знал, конечно, что она просто подчиняется ситуации, хочет, чтобы он замял дело. И вовсе она не раскаивается, хоть и говорит это. Следовало бы хорошенько проучить эту вздорную девчонку, бросив ее на произвол судьбы. Но, глядя на нее, было так легко поддаться очарованию этих невероятных изумрудных глаз, пленительной улыбке, всего гибкого, стройного, податливого и теплого тела. Невольно приходили на ум те ночи, что он с ней провел, и надо было признать, что там было что вспомнить. Она не только была в тысячу раз лучше его жены - о жене он вообще не думал, но лучше даже любой женщины подобной же профессии, каких он только знал. Никто не мог сравниться с ней в чувственности и соблазнительности. Жиске любил женщин, и, хотя был довольно непостоянен, эту терять не хотел. Мало того, что его влекло к ней, она еще и забавляла его, и веселила, и интриговала. Адель была его слабостью, и тут уж ничего нельзя было поделать.
Словно угадав его мысли, Адель с мягкой серьезностью спросила:
- Анри, я не могу поверить: неужели вы хотите, чтобы у нас все закончилось?
- Это угроза?
- Это выражение крайнего удивления, мой друг, потому что я порывать с вами не хотела! - Она прошлась по комнате. Жиске заметил, что ее стройный стан не стянут корсетом, и ничто не мешает свободной грации тела. - Но если господин префект откажет мне в просьбе - в единственной просьбе, ведь я у вас ничего не просила! - то, разумеется, мне будет трудно питать к вам те же чувства, что и раньше. Трудно, а то и вообще невозможно.
Она вскинула голову и взглянула на него крайне независимо. Можно было не сомневаться: она бросит его, если он заартачится. Жиске произнес:
- Это шантаж чистейшей воды, мадемуазель.
Она больше не возражала, глядя на него просяще и выжидающе. Солнечный свет, льющийся в окно, обрисовывал особенно четко тонкий овал ее лица с пухлыми алыми губами и изящно вылепленным подбородком. Брови ее были чуть нахмурены, и Жиске, даром что был раздражен, невольно подумал, что охотно разгладил бы эти прелестные шелковистые брови поцелуями.
- Я жду, - прошептала она.
- Все будет улажено.
- Вы обещаете?
- Обещаю. Ни слова в газетах. Жандармы будут молчать.
Она негромко произнесла:
- Благодарю вас. А теперь…
- А теперь, - прервал он ее, с силой хватая за руку, - я хочу получить то, что не получил вчера утром, и как можно быстрее!
Задыхаясь, он опрокинул ее на постель. Нисколько не удивленная таким поворотом дела, она засмеялась, запрокидывая руки за голову, пока он распахивал ее пеньюар и тянулся губам к соскам.
- Как, господин Жиске? Здесь? Сейчас, когда за стеной сидят ваши жандармы?
В ее глазах промелькнула едва уловимая враждебность. Распаленный ее легким сопротивлением, он сжал ее обе руки в своих, сплетаясь с ее пальцами. Она все еще смеялась, будто чуть-чуть потешалась над тем, что он ведет себя, как зеленый мальчишка, но, когда он припал жадным поцелуем к ее губам, размыкая их, врываясь языком в рот, ответила ему так яростно и агрессивно, словно и сама была охвачена страстью. Эта ее страсть, пьянящий запах, мелькание голых локтей, обнаженные груди с широким розовыми сосками и тихий-тихий, словно дразнящий смех довели вожделение Жиске до неистовства. Охватывая прохладными ладонями его голову, Адель прошептала, глядя ему прямо в глаза:
- Ну-ка, прежде признайтесь, могли бы вы от меня отказаться?
Он чувствовал под собой томное, нетерпеливое движение ее бедер. Ее душистое учащенное дыхание обжигало ему щеку. Он хрипло произнес, готовый на все, лишь бы она позволила ему продолжить:
- Нет. Пока нет.
- И никогда не сможете.
Ее ноги раздвинулись, и он резко ворвался внутрь - она была горячая, влажная и тугая настолько, что у Жиске сладострастная дрожь пробежала по телу. Не переставая улыбаться, она отдалась ему так страстно и яростно, как еще никогда не отдавалась: ее бедра бешено выгибались ему навстречу, мышцы внутри сжимались, как тиски. Словно поддразнивая его, она шептала:
