Центральную площадь оцепили спецотрядом центурской гвардии, и Геннад прошёл через кордон только предъявив предписание. Ему приходилось бывать в Бассграде в служебных командировках, и он хорошо помнил величественное здание мэрии, возвышавшееся над городом. Сейчас от мэрии остались лишь дымящиеся компактные руины. Террористы хорошо знали своё дело. Обойма кассетных ракет с вакуумными боеголовками впрессовала здание в площадь, не причинив вреда соседним домам. Странные террористы. Требований не выдвигают, себя не афишируют... А искать их нужно среди ракетчиков - так аккуратно "положить" обойму мог только кадровый офицер. Возможно, бывший... Впрочем, это уже не его, Геннада, дело. Пусть у других голова болит, тем более что в глубине души Геннад был солидарен с отчаянным актом террористов, желавших покончить с коррумпированной вседозволенностью губернских властей. Но даже самому себе Геннад в этом признаться не мог, настолько не оформившимся, подсознательным было сочувственное понимание действий террористов. Одно он твёрдо мог сказать - поручи ему титул-генрал Васелс расследование терракта в Бассграде, он бы отказался.
На вокзал Геннад пришёл за полчаса до отправления поезда, забрал билет у дежурного по вокзалу центура и за бешеные деньги, раз в двадцать превышающие суточные, перекусил в коммерческой едальне тушёными речными водорослями. В меню была ещё соленая жабья икра, но цену на неё сложили вообще невообразимую, да и употреблять в пищу термически необработанные продукты Геннад опасался. Слишком велика вероятность активизации в организме чужеродных мутагенных органоидов.
Всю дорогу до Крейдяного Геннад проспал и ранним утром сошёл на перрон свежим и бодрым, как никогда. Ночью в Крейдяном выпал первый снег, и хотя он уже начинал подтаивать, хлипкой кашей расползаясь под ногами, всё же тонкой ажурной пелериной прикрыл изуродованную человеком землю и освежил воздух. Давно Геннад с таким удовольствием не дышал полной грудью и не видел столь чистой белизны снега. В Столице снег падал с неба серый и грязный, пополам с копотью.
Никто в Крейдяном с поезда больше не сошёл, и никто не сел. На пустынной платформе, зябко переминаясь в разбитых валенках, стоял только коренастый небритый мужичок в засаленном ватном комбинезоне с подпалинами. Скукожившись от холода, он равнодушно наблюдал, как паровоз набирает воду под водоразборной колонкой. Лишь изрядно поношенная форменная фуражка на его голове говорила, что это не забулдыга, а работник станции.
Проходя мимо железнодорожника, Геннад увидел, что его левый пустой рукав аккуратно заправлен за туго перепоясывавший торс ремень. Невольно он замедлил шаг, рассматривая безрукого, и тут же наткнулся на взгляд ясных, живых, умных глаз, абсолютно не соответствующих внешнему виду железнодорожника. Стушевавшись, Геннад молча прошёл мимо.
В жарко натопленной комнате дежурного по станции никого не было. На пустом конторском столе с покоробленной от древности столешницей стоял допотопный телефон, а в углу ржавела варварски ободранная многопанельная стойка компьютерного управления поездами. Один каркас - даже крепёжная арматура была вырвана "с мясом". Геннад осторожно присел на колченогий с виду табурет, который, к удивлению, оказался на редкость устойчивым, и принялся ждать.
Ждать дежурного по станции пришлось долго. Только через полчаса, когда паровоз набрал воду, и состав тронулся, в дежурку по-хозяйски вошёл однорукий железнодорожник. И только тогда Геннад понял, что именно он и есть дежурный по станции.
- Суррогат будете? - вместо приветствия спросил однорукий. Горяченького, с поезда, а?
Приятный мягкий голос так же разительно контрастировал с обликом, как и глаза, а интонация была доброжелательной и располагающей.
- Буду, - согласился Геннад. - С удовольствием.
Однорукий открыл заслонку на печи, поразбивал кочергой тлеющие угли, подбросил в огонь пару поленьев и поставил на плиту чайник.
- По делу к нам? - поинтересовался он, ставя на стол глиняные кружки. - Из центурии?
- Почему так сразу - из центурии? - удивился Геннад.
