Веселый третий - страница 41
– Шекрет, – передразнил Николка. – Шепелявая стала. Кому нужен такой шекрет. Да не держи ты свою дырку от зуба. Не денется никуда.
Бестолкуха и есть бестолкуха. Больше ничего и не скажешь. Нечего с ней и водиться.
Иина бабушка уселась на низкой скамеечке:
– Цып-цып-цып! А у Иечки зубок выпал. Ма-ахонький. Цып-цып! Ты не видел? Покажи, Иечка.
Да что они все с этим зубом? Ну и семья! Событие какое! Да у Николки уж сколько выпадало, он их бросал, и всё. Ия держала на ладони свой зуб. Курам на смех, как говорят, цыплятам даже. С гречневое зёрнышко, не больше.
– Да это что, – сказал Николка. – Ты видала настоящий зуб? Вот такой. – Он прочертил на вытянутой руке дальше ладони.
– Батюшки! У кого же такой зуб? – спросила бабушка.
– У меня. Да нет, у кашалота. Что вы так смотрите? Есть такие киты.
– На что же нам такой зуб? Цып-цып-цып! Нам махонький надо. Кши, не лезь. Мы не киты.
– Думаешь, вру, да? Думаешь, вру? – допрашивал Николка ни в чём не повинную Ию. – Идём покажу.
Из ящика под кроватью Николка достал ещё ящик, а из него коробку. А уж из неё…
– На, гляди. Вру, да?
– Какой ро-ог! – сказала Ия и приставила его ко лбу.
– Да не рог! Тьфу ты! Говорю же, зуб кашалота. Это вот настоящий, не стыдно показать.
Зуб, правда, был пустой внутри и больше походил на рог.
– А что ты с ним делаешь? – спросила Ия.
– Да ничего. Это тебе не игрушка. Редкая вещь. Поняла? Храню с другими ценностями.
Ия посмотрела на ящик, в котором лежали другие ценности. Затем подумала и очень просто сказала:
– Из него можно газированную воду пить.
Николка хотел закричать: «Ты что? Соображаешь?..» – но вдруг представил, что, если сказать знакомой газировщице не как всегда: «Тётя, ещё стаканчик», а «Ещё зубочек, с сиропом», – будет неплохо. Это Ийка хорошо придумала. Стоит с ней водиться.
Николка облазил все кусты за сараем. Ничего, кроме ржавого крючка и зелёного совочка, не попалось. Совочек Ийкин, надо отдать. Крючок будет Николкин, пойдёт в ящик с ценностями. А вот ещё и колёсико. Николка дёрнул и вытащил залепленную глиной лошадку. Тоже Ийкина.
«Эх, чудачка, – подумал Николка про Ию. – От дождя бежала, всё растеряла».
Он постучал совком по лошадиной спине, по выгнутой шее… Сухая глина посыпалась в дырочки Николкиных сандалий. Вот сандалии полны, лошадка очищена и поставлена на крыльцо хозяйки. Николка скромно сидит на своём порожке.
– Я знаю, – сказала Ия, как только подошла, – это ты Борьку оскорбил.
– Чего-о? – закричал Николка. – Чего-чего?
– Оскорбил. Борьку.
– Я-а? – Николка закричал бы сильнеё, но что-то булькнуло у него в горле. Наверно, опять это… как оно? Возмущение.
Н-ну уж! Мало того что бестолковая, ещё врёт! Никого Николка не оскорблял! Не будет он с ней водиться! Не будет! Не будет! Надо было выпалить всё это ей в лицо, но возмущение сжало Николке рот. Но у Ии рот был свободен, она сказала:
– Оскорбил, спасибо тебе. Я видела – совком.
Что такое? Оскорбил – спасибо? Как это она сказала? «Ошкор-бил. Шпашибо. Шавком».
«Лошадка! – догадался Николка. – Оскоблил совком». Фу-у ты! Ну кто же так говорит? И кто коня называет Борькой? Что теперь делать? Раз «шпашибо» – придётся водиться.
Николка в затруднении. Непонятная она всё-таки какая-то. Совсем даже непонятная. Просто не знаешь: хорошая или нехорошая? И ещё не знаешь: водиться или не водиться?
Мишка счастливый
Это хорошо, что дождь. Это здорово. Вот когда пригодится старый зонт, который чуть было не выбросили.
Мишка вышел с этим зонтом во двор и стал открывать его. Зонт вздрагивал, хлопал, как крылья большой испуганной птицы, а Мишка стоял под дождём и думал, что это здорово – такой дождь. Наконец зонт дёрнулся, скрипнул спицами и раскрылся. Ну, чего ещё надо? В ботинках хлюпает вода, а сверху… а уж сверху-то это всякому понятно: косые струи бьют глухой дробью в этот самый зонт, который чуть было не выбросили. Теперь он тугим парусом бьётся над головой. Жалко только, что никто не видит: все разбежались. Мишка постучал в окно Толику:
– Выходи!
– Меня бабушка не пустит.
– Так она же ушла, твоя бабушка. Стоит теперь где-нибудь в чужом парадном.
