Веселый третий - страница 43

– Рёва ты корова! Больше ты никто! А-а-а, ы-ы-ы, му-у! – передразнил Витя братца и приставил ко лбу из пальцев рога. Лёшка на секунду перестал, послушал, а потом опять: «А-а-а!» Ух ты, жарко стало. И у Лёшки волосы к вискам прилипли.

– Вылезай, рёва несчастная, уроки делать не даёшь!

Витя вынул брата из коляски, поставил на пол.

– Эх, подожди, босиком нельзя, – и посадил обратно.

Лёшка снова заревел.

– Да замолчи ты, кому говорят. Выну сейчас. Я же обуть тебя хочу. Где твои эти… как их… гусарики? – Витя ворошил подушки на диване, разбрасывал игрушки. – Да перестань! Для тебя же стараюсь. – И сам чуть не плакал. – Где гусарики!! – крикнул он наконец что есть мочи.

Раздался звонок. Может, мама? Нет, это Юрка.

– Что это у вас? Я со второго этажа шум услышал. Это ботинки – гусарики? Так они на кухне висят, сохнут. Я проходил, видел.

– Ну вот, сохнут! Всё сохнут и сохнут. Сидел бы в коляске, раз сохнут.

Лёшка протягивал руки, просился на пол и даже сам попытался вылезти.

Юрка предложил обуть его в Витины сандалии.

– Что ты, они сразу свалятся. Ой! – вдруг обрадовался Витя. – Валенки мои! Они хоть и велики, но не свалятся! Ура!

Лёшка стоял среди комнаты и удивлённо смотрел себе на ноги.

– Кот в сапогах! Кот Котофеич! – кричали Витя с Юркой. – Шагай, шагай. Вот, во-от!

– Фу, наконец рёв прекратился, а то хоть беги! Ой, я с этим Алёхой и пистолет забыл показать. Подожди.

Витя сунул что-то в карман и побежал на кухню. Он скоро вернулся.

– Во! – и стрельнул в Юру водяной струёй. – Во! – и пустил вверх фонтанчик.

Лёшка неуклюже подошёл к ним.

– У-у! – и показал пальцем на пистолет.

– Вот смотри, – Витя брызнул братцу в лицо. Тот сразу заплакал.

– Ну, опять! Никаких шуток не понимает.

– А ты не дразни, – серьёзно заметил Юра. – Его надо заинтересовать. Какое у него любимое занятие?

– Да никакого занятия.

– Ну что он любит делать?

– Реветь. Да в ванну что-нибудь кидать. Когда я глиссер пускаю, он всегда лезет, мешает. Вот и всё занятие.

– Ну и хорошее занятие! Отведём его в ванную. Пусть один забавляется.

Налили половину ванны. Лёшка ухватился за край и заглянул. Потом взял погремушку и кинул в воду.

– Вот-вот. Сейчас начнёт всё туда бросать. Он всегда так: бросит и показывает: у-у!

– Вот и пусть. Пойдём теперь стрелять.

Одного пистолета на двоих мало. Отстреливаться нечем. Юрка сбегал домой и принёс велосипедный насос. Вот когда пошла война! Лёшка несколько раз приходил в комнату, брал свои игрушки и, конечно, бросал их в воду. А ведь он ничего, этот Алёха. С ним жить можно!

– Огонь! – кричал Юрка, выпуская из насоса мощную струю. Витька не дурак, сразу закрылся вышитой подушечкой. «Дзынь!» – звонок. Мама. Ой, оказывается, в комнате все перевёрнуто, залито. На полу целые лужи.

– Лёшку веди. Закрой дверь в ванной, – быстро сказал Витя Юрке и побежал открывать.

– Спит ещё? – спросила мама вполголоса.

– Да, спит! Проснулся сразу, и начался страшный рёв! Мы еле уняли.

– Молодцы.

Мама вошла в комнату и сразу тихонько охнула. Она хотела присесть на стул, но не села, потому что в середине его было круглое озерцо.

– Это вот… Лёшку забавляли… – пробормотал Витя.

Лёшка уже ковылял к маме. Он стал дёргать её за платье и тянуть к двери: у-уу! Мама глянула на валенки, на большие мокрые следы и решительно направилась в ванную. На пороге она повернулась:

– Что это?

Действительно, что это? В мутно-белой воде плавало бельё, два мяча, погремушка, ботик. Вот дурной Алёшка, чего только не набросал. Но вода-то почему белая? И мама спрашивала об этом, а Витя сам удивляется.

Когда спустили воду, всё объяснилось. На дне лежали открытая банка с мыльной стружкой и размокшая коробка зубного порошка. Ещё достали оттуда совок для мусора, сапожную щётку, мамину лакированную туфлю и Витин дневник.

– Мам, я придумал хорошую вещь.

– Неужели?

– Давай праздновать моё рождение во дворе.

– Ну что ты, Вадик, мы же не на даче.

– Пускай не на даче. Дава-ай.

– И я на работу ухожу.

– Пускай уходишь. Дава-ай. Ну, ма-ам! Поставим стол под деревом. Вовка сказал: «Хорошая вещь!»

Вадик стал ходить за мамой и всё тянул: «Ну, ма-ам, а, ма-ам» – до тех пор, пока мама не махнула рукой. Согласна.