«Помни — твердила она Квентину во время тех мучительных недель, — единственный человек, которому ты можешь доверять — это твоя мать. Она всегда желает тебе самого лучшего».
Абигейл почувствовала, как по ее похолодевшим щекам стекают горячие слезы. Да, Квентин, ты можешь мне доверять… Я твоя мать… Я люблю тебя…
И вдруг возник голос Томаса:
«Ты любишь только себя, Абигейл».
Она швырнула стакан в каменную террасу. Это неправда!
— Браво, дорогая.
На сей раз голос Томаса звучал не в ее воображении. Быстро оглянувшись назад, она увидела, как он вышел из тени за террасой. Он выглядел точно привидение: тощий, бледный, старый. Сердце ее забилось, защемило. Она подумывала, не убежать ли в дом, задернуть все занавески, запереть все замки, потушить свет и сидеть в одиночестве, словно в огромном гробу, одной против большого, злого, мерзкого мира.
Он самодовольно сказал:
— Это не лучший способ унять переживания.
— Пошел к черту…
— Я устал от пререканий и взаимных оскорблений. Абигейл, у меня есть предложение.
Она с подозрением посмотрела на него, но ничего не сказала.
Томас воспринял это как разрешение продолжать.
— Я хочу, чтобы ты сказала Жану-Полю: Камни Юпитера у меня.
— У тебя?
— Скажи ему, что Там взяла их перед тем, как уехать из Франции в Сайгон. Она не знала их ценности, они ей были дороги как память. — Томас вошел в прямоугольник света, лившегося из дома, но от этого стал казаться еще старше, бледнее, измученней. — Скажи Жану-Полю, что Там перед смертью передала их мне на сохранение.
Абигейл не могла пошевелиться. Сердце ее пустилось в галоп, глаза не могли сосредоточиться, но она не хотела доставлять удовольствие Томасу Блэкберну тем, что упадет замертво у его ног. Она сказала:
— Я не понимаю…
— Я не хочу, чтобы ты взяла контроль над ситуацией, Абигейл. Если ты направишь Жана-Поля ко мне, то обещаю: я сделаю все, что в моих силах, чтобы заставить его забыть о мщении и справедливости и оставить тебя в покое.
— Почему я должна тебе верить?
Он некоторое время внимательно смотрел на нее.
— Когда-нибудь я нарушал свое слово?
Она не ответила, не желая признавать его исключительную честность, но зная, что та безупречна. Томас всегда был фанатично предан «своему слову».
— Абигейл…
Не собирается ли он упрашивать ее? Она улыбнулась при этой мысли. Но Томас замолчал и отступил в тень.
— Хорошо, — сказала она, — я по крайней мере подумаю над твоим предложением. Дам тебе знать.
— Как пожелаешь, — сказал он.
— И брось свой назидательный тон. Мне меньше всех хотелось, чтобы все так вышло…
— Почему же, Абигейл? — саркастически спросил Томас, глядя словно сквозь нее. — Ведь это весьма острое ощущение.
— Иди к черту, проклятый гордец!
Он подарил ей едва заметную загадочную улыбку, самое малое, что он мог ей дать. Выйдя на ночную улицу, глотнув свежего воздуха, глядя на дома, в которых бурлила жизнь, Томас думал, что вот за этими окнами люди смеются и любят друг друга. Это была отрадная мысль. Час назад он передумал допивать бутылку черничного вина и вместо этого отправился на Маунт-Вернон-стрит — во второй раз за последние двадцать шесть лет. Во второй раз за последние полсуток.
Ничего не изменилось с прошлого утра. По правде говоря, ничего не изменилось и с 1963 года.
Помня о своем больном сердце, он тем не менее спешил на Западную Кедровую что было сил.
К трем часам утра Джед был готов обезглавить кукушку на старинных ходиках Томаса и задушить Пуховика, любимого кота Ребекки, который все время стаскивал с него плед и норовил прогуляться по лицу. Джед слышал, как пробило полночь, час, два, каждые полчаса и теперь, в очередной раз сбросив Пуховика, ждал, когда пробьет три.
Вот, наконец-то: «Ку-ку…ку-ку…ку-ку…»
Он скинул плед и сел. В голове мелькали вопросы, образы, Ребекка с очаровательной улыбкой и голубыми глазами. Они гуляли до заката, стараясь во всем разобраться, но чаще говорили ни о чем: о сухонькой старушке, которая когда-то держала кондитерскую лавку на Чарлз-стрит, о том, правда ли в антикварном магазине в витрине выставлено серебро миссис Колдуэлл и верно ли, что она разорилась, об урожае цитрусовых во Флориде в этом году, о платье с вырезом до ягодиц, что красовалось в небольшом магазине моды. Камни Юпитера лежали в сумке, которую Ребекка беззаботно повесила на плечо.
