Абигейл со стаканом бренди в руке бродила по комнатам своего огромного, пустого дома, избегая заходить лишь в ту часть в полуподвале, что она отвела Киму. Она сшибала углы, сердилась, разговаривала сама с собой, думая, что так, наверное, сходят с ума старые одинокие женщины. Но это у нее было не в первый раз, ведь Жан-Поль настигал ее сначала в 1963 году, потом в 1974, в 75-м и вот сейчас опять.
Будь ты проклят, ненавистный Жан-Поль Жерар! У меня нет твоих Камней Юпитера!
И она не позволит ему разрушить свою жизнь из-за того, что она когда-то совершила в качестве самозащиты.
Прошлое ушло.
Она уже не та, что была тридцать лет назад. Неужто он не заметил? И Томас не замечает? Люди взрослеют, подумала она. У каждого своя жизнь. Они забывают о совершенных ошибках и о зле, которое им причинили. Никто не копит ненависть вечно.
Сама она прожила ну просто образцово. Она не заслуживает подобного отношения.
И ты будь проклят, Томас Блэкберн! Я уже довольно настрадалась!
Всякий раз, когда она вспоминала мягкого, доброго, немного скучного Бенджамина… Нет, это просто невыносимо. После его смерти у нее не было ни одного любовника. Двадцать шесть лет безбрачия — это дань, какую она отдала в память о муже. Так она наказала себя за просчет, приведший к гибели Бенджамина, хотя на самом деле это вина Томаса. Он знал, что Бенджамину не место в дельте Меконга. Он должен был отговорить его от поездки.
Томас виноват. Не она. Последние слова Бенджамина, обращенные к ней, навсегда застряли у нее в голове: «Ты всегда добиваешься чего хочешь, Аб. Мы с тобой как бы уравновешиваем друг друга».
Да, именно так оно и было. Теперь она ясно понимает это.
Может быть, не стоило давать обет воздержания? Она не испытывала никакой вины за краткую связь с Жаном-Полем и Томасом. Если и были ошибки в плане моральном, то их не было в сексуальном. Оба оказались невероятными любовниками. Бенджамин ничуть не пострадал по этой причине, ибо понятия не имел, что жена ему неверна.
Ночь за ночью, в течение двадцати шести лет, она просыпалась и рыдала, вспоминая не о Бенджамине и интимных минутах с ним, но о Жане-Поле и Томасе Блэкберне.
Абигейл налила еще бренди и скинула туфли. Босиком она чувствовала себя раскованней, легче.
После незадачливой связи с Томасом и гибели мужа она, гордая, безутешная вдова, с головой ушла в работу в компании «Вайтейкер и Рид». Родители и друзья простили ей ее нескрываемые амбиции, когда она с мукой в голосе объяснила им, что решила брать одну вершину в бизнесе за другой в память о погибшем муже.
И поскольку американское военное присутствие в Индокитае возрастало, «Вайтейкер и Рид» действовала с большой прибылью, а Абигейл параллельно вкладывала капитал в Соединенных Штатах. После 1963 года она не бывала в Сайгоне, даже по делам. Там у нее работал доверенный, опытный персонал из американцев, была налажена сеть контактов с вьетнамцами.
После достижения парижских мирных соглашений она начала сворачивать дела компании «Вайтейкер и Рид» в обреченном, по ее убеждению, Южном Вьетнаме. Продолжать инвестиции в стране, которой скоро не станет, — это рискованный бизнес. У нее не было никакого желания оставлять свое имущество коммунистам.
Когда Квентин решил поехать в Сайгон, а это случилось в октябре 1973 года, она долго отговаривала его от этого шага. Конечно, она могла ему просто запретить, но от Жана-Поля десять лет ничего не было слышно, американское военное присутствие сворачивалось, поэтому она решила — и поступила очень неумно — что бояться нечего. Абигейл предположила, что Жан-Поль, должно быть, сгнил в лагере для военнопленных.
Она даже представить себе не могла, что любимая дочь Куанг Тая Там станет для нее проблемой.
Весной 1974 года Квентин с ней сошелся, и Абигейл начала беспокоиться. Когда он приехал домой, всего на несколько дней, чтобы участвовать в церемонии закладки нового здания компании «Вайтейкер и Рид», она предупредила сына, чтобы он не связывался надолго с вьетнамкой.
