Война подступила к Сайгону.
Монахиня-француженка, которую пригласили к Там в качестве повивальной бабки, после завершения трудных родов отвела Джеда в сторонку. Ребенок и Там заснули. Артиллерийский обстрел стихал. Но монахиня — сестра Джоанна — выглядела озабоченной.
— Ребенок здоров, но Там очень слаба, — сказала она по-английски. — Беременность длилась дольше положенного и, боюсь, роды были для Там тяжелы. Думаю, она поправится, но вы должны подождать с возвращением в Америку.
Джед удивился:
— Откуда вы знаете…
— Вы должны увезти ее отсюда, — сказала сестра Джоанна с настоятельностью, несвойственной тем, кто, подобно ей, за последние несколько месяцев повидал немало страха, болезней и смертей. В город десятками тысяч стекались беженцы. Теперь им некуда было бежать, разве что навсегда покинуть землю предков. Молодая монахиня схватила Джеда за руку: — Она должна уехать из Сайгона ради ребенка. Таких, как эта девочка, вьетнамцы называют буй дой. А это значит — пыль жизни.
Джед впервые услышал это выражение, но сразу понял его смысл. В коммунистическом Вьетнаме детям американских отцов, будь они белыми, черными или коричневыми, придется хлебнуть немало горя.
Отпустив руку Джеда, сестра Джоанна продолжала:
— Ходят разговоры, что ответственные за эвакуацию будут проводить вьетнамских женщин, имеющих детей от американцев, через свою систему, не задавая им никаких вопросов. Даже laissez-passer[21] ей выправлять не придется.
Джед тоже слышал нечто в этом роде. В ожидании появления ребенка со дня на день он рассчитывал, что наполовину американское дитя поможет Там с выездом, и не торопился делать последние приготовления к отъезду из Сайгона, хотя поступила директива эвакуировать весь «второстепенный» американский персонал. А кто может быть «второстепеннее» архитектора и студентки-второкурсницы? Тем не менее, ни он, ни Ребекка — прекрасная и задиристая, как всегда — не уехали бы из Сайгона без Там, для которой ребенок мог послужить чем-то вроде выездного билета.
И все же, если бы Там могла выдержать тяготы дороги, он и Ребекка увезли бы ее как можно скорее — любым способом. У Там не было особого статуса, позволившего бы ей эвакуироваться из страны, но они что-нибудь да придумали бы.
Проблема заключалась в том, что Республика Вьетнам гибла стремительно и неотвратимо. Американский посол Грэхем Мартин не имел ни времени, ни возможностей эвакуировать всех тех вьетнамцев, кому при коммунистическом режиме грозила тюрьма. Первой его заботой были остававшиеся в стране американцы. Но и их надо было эвакуировать без лишнего шума, иначе среди населения, увидевшего, что американцы удирают, поднялась бы паника. Вьетнамцы боролись бы с американцами и друг с другом за дефицитное место на самолетах и вертолетах… перегрузки, стрельба, гибнущие, смятые в давке дети… Вьетнамские солдаты, призванные защищать мирных жителей, убивали и калечили бы их, спасая собственную шкуру. Одним словом, паника.
Все это уже случилось месяц тому назад в Дананге.
Джед обещал монахине, что он сделает все возможное, чтобы помочь Там. Они оформили документы на новорожденную, и Джоанна ушла в сырую, парную ночь, не боясь ни комендантского часа, ни возобновления артобстрела.
Квартира показалась вдруг Джеду слишком тихой и пустой. Он с нетерпением ждал, когда возвратится Ребби, которая отправилась на поиски еды и «прочих сладостей». Что она имела в виду, Джед не знал. Большинство жильцов этого дома были американцы. За исключением писательско-дипломатической четы с верхнего этажа все уже выехали из страны, передав неугомонной Ребекке Блэкберн право распоряжаться тем, что осталось у них в буфетах. Таким способом она раздобыла белоснежные простыни для родов и даже принесла какую-то лохматую куклу (?) для ребенка.
Джед на цыпочках вошел в спальню, но Там уже проснулась. Веки у нее припухли, отяжелели, лицо было бледно, но сохраняло непобедимую прелесть вопреки страху, истощению, только что перенесенным непростым родам. Исхудалое, вытянувшееся лицо — и на нем глаза, огромные и такие печальные, с любовью и нежностью смотрели на безмятежно спящее дитя.
