Ошеломленный Квентин смотрел вслед страшному человеку, удалявшемуся прихрамывающейся походкой не торопясь, с большим достоинством. Француз пересек газон и пошел по асфальтированной дороге, пока не скрылся за посадками елей, придававшими усадьбе уединенность и скрывавшими дом от посторонних взглядов. Квентин, если бы захотел, мог бы без труда догнать его. Потребовать объяснений. Мог бы задушить этого тощего, изможденного человека. Но несмотря на шрамы, хромоту и годы, Жан-Поль Жерар показал себя очень ловким человеком.
Интересно, есть ли у него доказательства того, чем занимался Квентин в Сайгоне? Неужели опять надо идти к матери и умолять ее о помощи — чтобы никто не узнал об ошибке, которую он совершил по глупости пятнадцать лет тому назад и которая, словно дамоклов меч, продолжает нависать над ним?
Квентин судорожно передернулся. Как обычно, он не знал что ему делать.
Жан-Поль влез в «субару», угнанную со стоянки близ Бостон-Коммон. У него не было денег на прокат. Довольный тем, что нагнал страху на Квентина, он выехал на скоростное шоссе и направился в сторону Бостона, выдерживая разрешенную скорость. Пусть Абигейл знает, что он не собирается сдаваться. Он будет закручивать штопор все сильней, пока она не отдаст «Камни Юпитера».
— Да, — мадам, — прошептал он, — успех будет за нами.
Он остановился у придорожной закусочной. Заказал кофе и сахарное печенье, обычную пищу последних нескольких дней. С того момента, как в Гонолулу ему попался на глаза «Успех», он спал час-другой, не больше. Ничего, после отоспится. Сейчас надо бодрствовать. Прошлую ночь в комнате Абигейл свет горел почти до утра. Жан-Поль представлял, как она строит планы извести его. Еще он видел Джеда Слоана, входившего в дом Томаса Блэкберна на Западной Кедровой.
Вот еще проблема: Джед Слоан и Ребекка Блэкберн.
С ними он разберется позже.
В Бостоне он оставил «субару» на Кембридж-стрит, близ Бикон-Хилл, совершенно не испытывая угрызения совести: угнал он машину почти с пустым баком, а возвратил наполовину полным.
Квентин принял душ, побрился и надел свой лучший костюм. Не то чтобы успокоившись, но овладев собою, он набрал номер матушки (дома на Маунт-Вернон) из своей спальни.
И повесил трубку, прежде чем она ответила. Нет, к черту, не станет он ей звонить!
Она непременно заедет сегодня в свой офис. Там они и поговорят с глазу на глаз. Надо быть осторожным. Даже в затруднительном положении Абигейл умеет сохранять самообладание, но Квентин надеялся, что он сможет сквозь любую завесу разглядеть какие-нибудь подробности, касающиеся француза и этих сапфиров.
Неужели мама однажды сделала глупость, за которую Жан-Поль осмеливается шантажировать ее?
Нет, это невозможно.
Более вероятно, что Жерар хочет использовать компромат на Квентина, чтобы тот склонил мать расстаться с ценностью — а именно, с сапфирами, — приобретенными вполне законным путем. Квентин опять окажется в проигрыше: мать отдаст камни, чтобы спасти его и сохранить в тайне то, что он совершил пятнадцать лет назад, и это усилит напряженность в их отношениях. Абигейл будет попрекать его всю оставшуюся жизнь.
Этого нельзя допустить. Абигейл Вайтейкер-Рид не из тех, кто понимает и прощает. Нельзя допустить разоблачения сайгонских дел, если он хочет когда-нибудь вновь обрести уважение матери.
Что если самому заполучить сапфиры и передать их Жерару?
Размышляя над такой возможностью, Квентин подошел к выводу: какой бы путь он ни выбрал, ошибки не избежать. А француз только того и ждет. И мама тоже.
«Бог знает, чем была бы эта компания, если бы был жив твой отец, — сказала она как-то сыну. — Не уподобляйся ему, Квентин».
Слишком поздно, мама, подумал он. Я уже уподобился.
