Все лето они обменивались письмами. В это время Ребекка подрабатывала в «Мире Диснея», помогала «папе» О'Кифи на цитрусовых плантациях, устраивала пикники, рыбачила и ловила с братьями древесных лягушек. Осенью, когда она возвратилась в Бостон и приступила к учебе и работе в библиотеке, а по воскресеньям ужинала с Софи у деда на Бикон-Хилл, переписка продолжалась. Томас Блэкберн по-прежнему обыгрывал в настольную игру Софи и Ребекку, авторов этого развлечения, и отказывался как-либо комментировать отношения внучки и Джеда Слоана. Однако Ребекка была убеждена, что происходит это отнюдь не из-за отсутствия собственного мнения.
— Ты считаешь, у нас нет будущего? — спросила она его как-то в феврале, почти через год после встречи с Джедом.
Томас, посопев, изрек:
— Это не мое дело.
— С каких это пор ты стал таким щепетильным? Последнего дружка Софи ты, помнится, обозвал выскочкой.
— Что ж, так оно и есть, и Софи со мной согласилась.
— А что ты скажешь о Джеде?
— Я считаю Джеда Слоана другом.
— И что?
— Вас связывают общее прошлое.
— Это мне не о чем не говорит.
Вздохнув, он похлопал ее по руке.
— Твоя жизнь, тебе и жить.
— Ты считаешь, я должна была поехать с ним во Вьетнам?
Это было просто, Томас ответил, не задумываясь:
— Нет.
— Дед…
— Вьетнам, — продолжал он, отсекая возможность сведения разговора к подробностям его поездок в эту страну, — не место для Блэкбернов.
Может быть, это замечание, этот вечер скорее, чем тоска по Джеду, заставили Ребекку принять решение. Через две недели ей все было ясно.
Она должна лететь в Сайгон.
Хотя Джед Слоан приближался к сорокалетнему возрасту, он был все так же привлекателен, что и в двадцать пять, когда Ребекка имела глупость влюбиться в него. Но даже в сумрачной гостиной она могла разглядеть тонкие морщинки у глаз и блестки седины в черных волосах. Он сохранил прекрасную форму: на животе не было ничего лишнего, а мускулистые руки и плечи говорили о том, что он по-прежнему занимается парусным спортом и бегом. На нем были отличные джинсы и простой пуловер темно-синего цвета. В девятнадцать Ребекка удивлялась его безразличию к деньгам. Он предпочитал, чтобы о нем не судили по величине семейного состояния.
Джед быстро опомнился от потрясения, вызванного встречей с Ребеккой после стольких лет разлуки.
— Ребби, что ты здесь делаешь?
— Я здесь живу.
— Она снимает свою прежнюю комнату на верху, — уточнил ее дед.
Джед не сумел скрыть улыбки.
— Мне надо было догадаться, что прижимистые Блэкберны вроде тебя экономят на дорогостоящих бостонских квартирах и считают за благо жить у родственников. Извините за вторжение. Я ухожу…
Томас недовольно проворчал:
— Прошу, оставь свои глупости. Где ты намерен остановиться?
— В отеле «Ритц».
— На моей совести и так немало, — проговорил Томас сухим, будничным голосом, — чтобы усугублять это еще и ненужными расходами на ночевку в «Ритце». — Он обратился к внучке, приросшей к месту в дверном проеме. — Ребекка, Джед — мой гость. Буду очень признателен, если ты пойдешь к себе в комнату и дашь нам поговорить с глазу на глаз.
Нечего сказать — вежливый способ отделаться от нее. Ребекка решила проявить твердость.
— Я никуда отсюда не уйду, пока не узнаю, что Джед делает в Бостоне.
— Если он захочет посвятить тебя в свои дела, — парировал Томас, — он сам тебе скажет.
— Лучше не пытайся, Ребби, — сказал Джед, не то чтобы нагловато, просто Ребекке так показалось.
Она с детской непосредственностью выразила взглядом все свое возмущение, которое не улеглось с тех пор, как они с дедом говорили об этом французе, появившемся на Конгресс-стрит. Томас отказался объяснить, каким образом один из двоих головорезов, четырнадцать лет назад убивших Там, мог быть знаком с ее отцом в начале шестидесятых годов. По реакции Томаса Ребекка даже не поняла, узнал ли он в ее подробном описании человека, о котором идет речь. Он не стал предполагать, что француз может делать в Бостоне и чего он хочет. Лекарство от тревоги, какое он предложил Ребекке, — это чашка горячего чаю и совет взять отпуск. Продолжительный. И лучше провести его где-нибудь вдали от Бостона. Например, в Будапеште.
