Вера и упование - страница 5
Есть люди, стремящиеся делать добро ближнему. Встреча с ним радует им сердце; такой человек всегда встречает ближнего с приветливым выражением лица, всегда опасается, не сделал ли чего-то неугодного ближнему, не сказал ли чего-либо не так, как нужно, ибо самая большая сердечная боль для него — задеть чем-нибудь честь товарища. Он опасается, не упустил ли случай воздать ближнему добром, и никогда не обижается, ибо сердце его, полное любви, прощает и покрывает всякий грех других людей, и он заранее готов принять с любовью раны, наносимые ближним, и его упреки, ибо он знает, что большинство людей не обладают благородными и возвышенными душевными качествами, и невозможно требовать от них много. И тем не менее он ценит и уважает людей, и нет у него в душе пренебрежения к ним или иных недобрых чувств, ибо благородство его собственной души побуждает его, во имя идеалов добра во всей их полноте, находить наивысшее духовное наслаждение на двух полюсах: с одной стороны, обвинять себя, находя малейший изъян в том духовном совершенстве, которого он требует от самого себя, а с другой стороны — полностью оправдывать ближнего, даже когда велик и тяжек его грех.
Человек, о котором идет здесь речь, уже не должен требовать от себя подвигов сдержанности и собирать все свои силы, чтобы справиться с естественной раздражительностью, гневом и болью, причиняемой унижением… Ибо душа его вычищена до блеска, к ней уже не пристают грязь и пятна, и она наполнена всегда радостью, счастьем и красотой. 12
Тонкая грань отделяет мудрость от глупости и не дает человеку войти в чертоги мудрости, но утонченность и душевная радость уничтожают препятствие и превращают страну мудрости в гладкую равнину перед вступающим в нее. Однако человек, достойный сравнения с диким осленком, заключенный в оковы вожделений в зрелости, как в день своего рождения, преследуемый желаниями, жаждущий наслаждений этого мира, вечно сердитый и недовольный, преисполненный гордости, — даже если душа его одарена способностью к мудрости по самой природе своей, и наделен он с Небес даром понимания многократно в сравнении с другими, — не преуспеет он, невзирая на это, в своей учебе, ибо низкие и постыдные качества души его, «необрезанное сердце» и «закупоренный мозг» закрывают двери мудрости и запирают врата понимания. Ибо тайна мудрости сплетена из тончайших нитей, тонки и нежны ее пружины, и не подвластны они грубому взгляду, но лишь глазу утонченному и возвышенному, и такому же сердцу.
Мудрец готовит в своем сердце и душе как бы «трубы», которые будут для него «проводниками мудрости» из Высшего источника, и чтобы поток ее мог течь по ним свободно, нужны радость и душевный подъем, жажда мудрости и стремление к пониманию, — и все эти качества являются для благородной и возвышенной души хорошим инструментом и средством, чтобы приготовить должную основу для принятия Высшей мудрости.
13
Основа исправления человеком своих душевных качеств — исполнение сказанного в Писании: «Отдаляйся от зла…» (Теилим 34:15). Обычно бывает легче исполнить следующее за этим повеление «…и твори добро» (там же), первое же дается значительно труднее. Есть люди, готовые преданно помогать другим из последних своих сил, одному человеку или многим, но они вдруг оказываются крайне обидчивыми и мстительными, стоит лишь только задеть их словом; они тут же взрываются необузданным гневом, с легкостью пускают в ход руки, и горе тому, кто имел неосторожность их задеть! Трудно питать уважение к подобного рода «общественному деятелю», никогда не трудившемуся над исправлением своих качеств! Все хорошее и красивое, что от него исходит, — это следствие заложенных в нем от природы свойств, и сделанное им дорого ему… Как правило, ему доставляет удовольствие уважение и почтение, которое он видит со стороны знающих его, — и он действительно полезен людям, уважаем и превозносим, как того заслуживает человек особых достоинств, и он действительно представляет собой ценность для общества, — однако истинного восхваления достоин не просто человек умный за свой ум, а только мудрец, тяжело трудившийся над собой, чтобы позволить своей высшей разумной душе управлять естественными порывами, — а не тот, кто, будучи ими увлекаем, просто следовал за этими порывами (даже благородными).
