Дед прямиком подошел к этим двум солдатам. И вместо того чтоб попросить еды, сказал вдруг:
— Служивые! А не довелось вам на войне с германцем кого из Лосевых встретить? Особенно Витяньку, он и посейчас живой. Отчаянный такой, в войсках начальника под фамилией Рокоссовский воевал. Не встречали?
— Погоди, погоди, — поддельно завспоминал молоденький. — Лосев, говоришь? Безбородый, в погонах?
— Во, во! — обрадовался дед. — Витянькой звать. На танках он всю войну катался…
Молодой еле сдерживал смех, но усатый вдруг шаркнул его по шее:
— Уйди отсюда, Шапошников. Нашел над кем шутить.
Молоденький солдатик послушно унырнул в вагонную темноту.
А усатый сказал деду:
— Не встречали, дедушка, твоих сынов… столько народу там перебывало…
— Так оно… разве всех упомнишь, — согласился дед. Он помялся немного и снова заговорил не о еде:
— Скажи, добрый человек, на япошку-то всех подряд посылают али по выбору?
— Как «по выбору»? — не понял усатый.
— Ну, как ране было, при царе: старший брат в армию — младший дома. У меня, слышь ты, двоих сынов до смерти убили, третий умом тронулся, один Витянька остался. Вот бы и постановил дорогой товарищ Сталин на япошку тех посылать, кто помене пострадал.
— Эх, дедушка, — покачал головой усатый, — не найдешь сейчас не пострадавших. Такую войну осилили… А самураев, папаша, мы разом кончим.
Усатый вдруг склонился к деду и сказал шепотом:
— Я думаю, они без войны сдадутся. Такая сила туда прет!
— Дай-то бог, — вздохнул дед.
В это время где-то, невидимый, мыкнул паровоз, и усатый солдат поплыл навстречу заре.
— Живым будь! — крикнул вдогонку дед.
* * *
Они вышли на какой-то пустынной, без названия станции. Дед уместил котомку за плечами:
— Ну, Лявонтий, пойдем, благословясь. Может, и повезет нам.
Извилистая тележная колея петляла среди бледно-зеленых полей, шмыгала в овраг, терялась в лесной траве…
Ленька скинул тапочки и с наслаждением ставил ноги в светлую, подогретую солнцем пыль.
А дед все чаще останавливался. То и дело присаживался на пенек или корягу, жаловался:
— Что-то неможется мне, Лявонтий. Не идут ноги, то ли хворость крадется, то ли непогодь грядет.
С пенька вставал неохотно. Рассуждал:
— Жизнь, она как гора: пока подымешься, пока вершины достигнешь, оглядишься, а тут уж и спускаться надо — кончилась жизнь… Ты счас, Лявонтий, на эту гору только подыматься начал, а я уж все — не дождусь Витяньки.
Ленька взвалил котомку себе за спину, выломал деду батог, а тот брел все тише и тише.
…Дед отдыхивался на придорожном валуне, а Ленька стоял рядом, оглядывал каменистое дикое поле и ослепительно зеленевшую вдали пшеницу.
Вдруг задремавший было дед встрепенулся:
— Лявонтий, где он пишшыт?
— Кто? — Кроме далекого грома, ничего не было слышно.
— Суслю слушай, суслю гляди! — настаивал дед.
И Ленька увидел суслика — зверек сидел неподалеку на холмике земли и тоненько посвистывал.
При виде людей суслик исчез.
Дед начал яростно орудовать батогом:
— Зерно там, Лявонтий. Кладовая у него там!
Ленька тоже раздобыл палку, тоже раскапывал нору.
Потом он работал один. Изнемогший дед сидел рядом, блестя глазами, хрипел:
— Давай, внучок, давай! Господи! Натакаться бы. Ить по пуду зерна у этих тварей остается. А шаль-то бы — Витянькиной бабе…
И тут началась гроза. Сначала зловеще прорычал гром. Потом из-за леса вылетела черная тучища и, попыхивая молниями, заволокла небо.
Первые капли-разведчицы гулко ударили по земле. Молния сломалась над самой Ленькиной головой. Он прижался к деду, а тот успокаивал:
— Не бойся, не бойся, Лявонтий. Молния мальцов обходит. Я сколь случаев знал — всегда она по старикам ударяет. А если из двоих кого выбрать захочет, так обязательно того, кто длинней. А за зерном этим мы еще вернемся.
Упал ливень. Спрятаться было негде — они шли по полю.
— Деда! Давай побежим! — взмолился Ленька.
— Кажись, отбегался я, Лявонтий.
Они шли сквозь ливень и гром. А когда гроза унялась, увидели три избы и огороды. В одном из огородов чернела баня.
Ленька откинул полено, подпирающее дверь. Пахнуло березовыми вениками, уютом.
Дед подложил под голову веник, прилег на полок — его била крупная дрожь. Худые дедовы плечи вздрагивали, тряслась борода, и остатки зубов громко стукали друг о друга.
