— Дайте закурить Стеньке Разину!
…Почти год папка в этом дурдоме мается. Ленька с Сашкой и не знали ладом, как он сюда попал. А дед какого-то начальника Криворучкова костерил, из-за него, мол, папка захворал. Придумал отец штуковину для пресса, где кирпич-сырец режут. И стало вместо трех — пять кирпичей на транспортер выскакивать. Отец над этим делом всю зиму бился вместе с Васильичем. Тот не работал уже — чахотка его душила. Они всё премию хотели большую получить, чтоб Васильича поправить, чтоб тот масла с медом досыта поел и выздоровел.
Васильич не дождался премии помер. А Криворучков вместо него себя поставил. Отец возмутился, ругался, да вот в больницу угодил. Надо же, немцы и те только сумели контузить да трех ребер лишить, а Криворучков этот душу вышиб.
Из шестого корпуса выхромал полосатик и направился к Ленькиной скамейке.
— Дядя! Позовите Лосева из одиннадцатой палаты, — попросил Ленька.
— Не выпускают Ваню, — вздохнул хромой. — Проштрафился он вчера.
Дядька сел на скамейку и нахмурился. Потом встрепенулся вдруг, уши навострил:
— Слышишь! Слышишь, мальчик?
Ленька прислушался. Тишина кругом, только птицы где-то заливаются да изредка охрипший «Стенька Разин» курить просит.
А дядька аж подпрыгивает.
— Во дают! Это сорокамиллиметровые по «мессерам» шуруют. Хорошие пушки. «Бофорс» называются.
Ленька чуть отодвинулся, а у дядьки голос замирает:
— Во! Во! Опять ударили. Залпом!
Хромой умолк, блаженно закрыл глаза.
Ленька толкнул его:
— Дядя! Передайте вот это Лосеву.
Хромой послушно взял сверток и побрел к шестому корпусу.
Ленька подлез под забор. Услышал прощальное:
— Дайте закурить Стеньке Разину!
* * *
Сегодня у Тамарки день рождения, и Ленька двинул к дальнему болоту. Подарочек он ей придумал — будь здоров.
Ленька сроду и не знал, что это любовь. Просто хотелось что-нибудь хорошее для Томки сделать. А теперь… Вроде бы ничего особенного, а внутри екает.
Чем дальше за речку уходил Ленька, тем больше цветов попадалось под ноги. Одна поляна была сплошь бело-желтая. А по краям поляны кружевной стеной белели березы. Ух, красотища!
К дальнему болоту Ленька пришел, когда солнце уже клонилось к закату. Он поглотал студенющей воды в роднике, разделся и полез в смрадную топь.
Камыши качались у самой середины в чистой воде.
Ленька проворно прыгал с кочки на кочку. Зеленые держалки всхлипывали под ногами и шевелились, как живые. Не успевала кочка утонуть, как Ленька перепрыгивал на другую. Он прыгал и успевал коситься на приближающиеся камышиные булавы. Чуть в сторонке от подруг высилась темно-бархатная красавица.
— Томкина камышина! — решил Ленька.
Он притормозил на большой кочке. Это была даже не кочка, а маленький шевелящийся островок. Ленька смотрел на камышину, а островок медленно тонул под ним. Черная вода обхватила ноги, дошла до пояса.
Ленька лег на черноту и поплыл к камышине. Живот царапала невидимая цепкая трава.
Ленька сломал под водой стебель и поплыл обратно. Камышина мешала плыть — Ленька сунул ее в рот. Стало трудно дышать, в нос что-то попало.
Он хотел передохнуть у всплывшего островка, даже взялся за него рукой, но за ноги ухватилось что-то липкое и противное.
Ленька бросился к берегу. Он отчаянно колотил по воде руками и чувствовал, как силы оставляют его. Когда в рот попала вонючая жижа, Ленька выпустил камышину. Обессиленный, лег животом на кочку. Та медленно тонула. Ленька успел передохнуть. Поплыл, пополз…
Его голова лежала на траве, а тело в черной хляби. Ленька с трудом повернулся на бок. Раскрыл липкие веки. Томкина камышина, обломанная почти под самую булаву, приткнулась к травянистой кочке. На бархатной головке мирно покачивалась парочка влюбленных голубых стрекозок.
Ленька вытянул из болота ноги. Дополз до родника и жадно напился. Ополоснул лицо, встряхнулся.
А камышина оторвалась от кочки и медленно уплывала — ветерок дул.
Ленька тяжело поднялся и настырно шагнул в воду.
…В темноте с камышиной в руках он подошел к Томкиному бараку.
В огороде услышал голоса, потом песню.
Ленька открыл калитку, прошел в огород.
Перед освещенным окном виднелся стол, за ним сидели ребята.
