Тороп поднялся на крутой берег к Яку ну, Олаф стонал, метался и ревел как зверь.
— Напрасно ревешь, старина, — говорил Якун. — Никто тебя не услышит… Ты меня учил, теперь и я тебя на старости проучу… Не трогал бы меня, и я не тронул бы тебя… Теперь умрешь собачьей смертью.
— Ну, что, боярин, каково поживаешь? — сказал, взойдя на гору, Тороп. — Чай, нездоровится тебе?
— Именем богов, заклинаю, отпустите меня, — взмолился Олаф.
— Ну, теперь нам твои боги не опасны: мы не верим в них, — отвечал Якун. — Беги, Тороп, зови на помощь, чтобы доставить в Клев.
— Зачем звать… Сейчас сбегаю на княжий луг, возьму коня и отвезу его…
Он помчался по тропинке, и через час Якун сидел уже на коне со связанным Олафом. С этой ношей Якун отправился в Киев, медведи сопровождали его. Отправив Якуна, Тороп пошел к Симеону, чтобы сказать ему о постигшем всех горе. Пройдя к Угорьскому берегу, он встретился с Симеоном, шедшим ему навстречу.
— Ах, дедушка Симеон, — сказал Тороп, — никак ищешь свою Зоюшку?
— Да, — отвечал тот, — запропала куда-то.
— Она внизу у реки, там же Руслав и Извой… — с грустью произнес Тороп, — Тебя ждут…
— Меня? — удивился старик. — На что бы я понадобился им в такую пору…
Старик пошел за Торопом, но едва он сделал несколько шагов с крутого берега, как остановился. Он побледнел. На берегу лежала Зоя, а над нею стоял Извой; рядом сидел Руслав.
Посмотрев безумными глазами на Торопа, он быстро сбежал вниз.
— Дочушка моя, дорогая моя, что приключилося с тобой!.. — закричал старик.
— Олаф сбросил Руслава и Зою с утеса… — тихо сказал Извой.
— Олаф! — воскликнул Симеон. — Он опять здесь?..
— Да, здесь, — проговорил Тороп, — но сегодня его голова будет воткнута на кол…
Старый Симеон начал молиться.
— Господь да примет ее душу во царствие небесное, — сказал он. — Знать, не судьба, Руславушка, чтоб она была твоей женой… Покорись воле Божией и да будет над нами Его святое благословение.
Было уже совсем светло, когда Зою положили на носилки и понесли. Тороп с Извоем отправились в Киев.
Якун стоял у сторожевой избы и разговаривал с Веремидом.
— Ну, уж коли попал, то не сносить тебе головы, — сказал он Олафу. — Довольно помыкался по белу свету… Говорил — брось все это, ан нет… вот теперь пеняй на себя…
— Проклятие всем вам, — простонал, задыхаясь, Олаф.
В это время подошли Извой и Тороп.
— Молви мне, Веремид, действительно ли Олаф мой отец? — спросил Извой…
— Не знаю… Кажись, что отец, — отвечал Веремид. — Помнится мне, что он оставил своего ребенка при князе Святославе, а ты ли это был — не знаю. Поспрошай Якуна.
— Говори, Якун, он ли мой отец?.. — подошел он к Якуну.
— Он-то он, да вишь, какой злой, чтоб его пусто было.
— Отвяжите его и отведите в сторожевую, — сказал Извой. — Я хочу говорить с ним…
Якун и Тороп развязали Олафа и ввели в сторожевую, а сами вышли и встали у окон.
— Отец, — сказал Извой, — хочешь, чтобы твой сын спас тебя от смерти?
— Зачем ты спрашиваешь меня об этом?
— Спрашиваю, потому — не знаю, примешь ли мои условия: они легки.
— Говори, что надо делать, чтоб быть живому?
— Покайся и прими святое крещение и ты будешь спасен.
— Кому покаяться?
— Богу и князю и проси у них прощения за все свои прегрешения…
— Князю!.. Да будет он проклят… — прохрипел Олаф. — Из-за него я лишился моего внука, которого любил более тебя и хотел, чтоб он был тем, чем теперь Владимир, и не стану кланяться этому рабыничу.
— А Богу?
— Я не знаю его… да и зачем мне каяться и кланяться… Все равно, уже не долго жить…
— В таком случае, не взыщи… Я хотел помочь тебе, но ты отказываешься и Бог с тобой.
Он ушел и позвал Якуна и Торопа.
— Как хотите, — сказал он, — так и делайте с ним, но без воли князя не налагайте на него рук.
Когда князю сказали об Олафе, он приказал одеть ему колодки и запереть в темный подвал…
Тороп и Якун были награждены; кроме обещанных денег за голову Олафа, они получили княжеские подарки.
