Было уже за полдень; Вышата запер Торопа в темную горницу. В одном углу на полу лежала охапка сена, Тороп лег на нее и начал обдумывать, как бы ему выбраться отсюда. Он встал, ощупал стенки, потолок и дверь. Стены и потолок были крепки, словно из камня, приходилось ждать, пока кто-нибудь не вспомнит о нем и не позовет к князю.
Между тем Вышата хоть и приказал приготовить Оксану и Светозору к вечеру в терем, однако же потом передумал, вспомнив, что сам князь спрашивал о них… Он побоялся, что Владимир по настоянию его любимцев в самом деле возвратит их отцу. «Завтра князь уедет на ляхов и забудет все… тогда дело будет вернее», — подумал он и вернулся в светелку Буслаевны отменить свое распоряжение.
Около трех часов пополудни Владимир вернулся с охоты и потребовал показать ему всех предиславинских девиц.
Вышата смекнул, в чем дело, и, послав собирать их на двор, зашел шепнуть Буслаевне, чтоб она скрыла Оксану и Светозору, при этом он приказал ей, что если князь спросит ее, как надзирающую за девушками, чтобы молвила бы: не видала таких.
Владимир, а вместе с ним Извой и Руслав осмотрели всех девушек, да не нашли тех, кого им надо было. Владимир еще раз сказал Вышате, чтобы он, если Оксана и Светозора у него, возвратил их добром отцу. Вышата клялся Перуном, что не видал их.
Всю ночь Владимир провел в пиру и только под утро отправился в терем Рогнеды и Марии. От последней он вышел в веселом настроении, так как она много беседовала с ним и беседа эта произвела на него благоприятное впечатление.
— Ты едешь теперь, — говорила она, — покорять ляхов, но помни, что если Господь не захочет возвеличить тебя, то и вся рать твоя бессильна будет победить их.
— Неужели ты и другие, тебе подобные, думаете, что ваш Бог так всемогущ, что в его воле покорять и побеждать.
— Да, князь, — отвечала Мария. — Он действительно всемогущ и чтоб доказать тебе его всемогущество, достаточно вспомнить о том, что ты не победил бы Ярополка и киевляне не разбежались бы при виде одного Извоя, если бы Он не захотел того.
— Может быть, ты права, — заметил в раздумьи Владимир. — Ну, чей бы Бог ни помог мне победить, а я буду рад этой победе.
— Пошли, Господи, тебе победу, — сказала она, — я буду молиться за тебя и на дорогу благословлю тебя… — Мария, поцеловав Владимира, осенила его крестным знамением. — Да будет над тобою благословение Всевышнего, — сказала она, — и да руководит он всеми твоими помыслами.
— И ты думаешь, что твое благословение послужит мне путеводной звездой к победе?
— Я уверена в том, князь…
— Твоими бы устами да мед пить, — сказал он, целуя ее.
— Возьми это на дорогу, — сказала она, подавая ему какую-то маленькую вещицу, — и береги ее. Она тебе даст желанную победу.
— Что это, ладонка?
— Да, ладонка. Только не развертывай и не смотри на нее, а храни, как хранишь другие.
Это был крестик, завернутый в красную материю. Она боялась показать его и одеть на шею князя, но зная, что он любил и носил ладонки, она дала ему и свою.
Владимир положил ее вместе с прочими в карман и вышел от нее сияющий.
Было уже около полудня, когда Владимир вернулся в Киев, где его ждала рать.
Руслав и Извой едва успели попрощаться со своими невестами и успокоить старика Ероху, как пришлось выступать. У крутого берега Днепра стояли ладьи и ждали сигнала отчаливать. Воевода киевский Светорад, объехав ратников, скомандовал в поход; войска двинулись. За ними двинулись и оладьи. В одной из них были Владимир, Извой, Руслав, воеводы и старейшины. Божерок остался в Киеве. Не было еще Вышаты да Торопа…
Ключник, вернувшись по выступлении рати, выпустил его.
— Ну, Торопушка, — сказал он. — Теперь моя воля, и я из тебя не только веревок навью, но и лучины наколю, коли ты не успокоишься, а уж Божерок и подавно снимет с тебя не одну шкуру… Смотри, не гневи нас…
