Старуха пытливо посмотрела на него.
— Да что ты, кажись, такой печальный?.. Аль что стряслось с тобой?
— Нет, Буслаевна, ничего не стряслось, а что-то неможется, да и поесть хочется… Не дашь ли чего пожевать?..
— Как не дать! Дам и медку, и поесть дам… Чай, знаешь, что у Буслаевны для тебя всегда кой-чего припасено.
И старуха принесла разные яства и кувшинчик меду. Поставив все на стол, она начала угощать шута, который ел и пил все без разбора.
В это время в другой светлице, находившейся рядом, открылась дверь и на пороге появилась молодая девушка, в которой он узнал Оксану. Но, увидев шута, она снова закрыла дверь, и из светлицы донеслись рыдания. Тороп покосился на дверь, но не показал, что он знает Оксану.
— Э, — сказал он, — да у тебя, Буслаевна, никак новые красавицы завелись.
— Знаешь ведь, что у нас что ни день, то новые… Уж мой Вышатушка и не знает, как угодить Красному Солнышку… Чай, со всего Киева собирает красавиц и отдает их мне, чтоб до поры до времени потешились здесь… Да вишь, эти-то две такие плаксивые, что ни утром, ни вечером не унимаются, все плачут.
— Издалека повытасканы?..
— Молвят — киявлянки… В Купалин день привезены… да такие несговорчивые, что ничем и утешить нельзя. Хоть бы ты, Торопушка, развеселил их… А то и князю срам показать… Все глазыньки повыплаканы…
— О чем же они убиваются?..
— Да, вишь, одна — по милом, а другая… Ну, уж другая была в наших теремах, при покойничке Ярополке, а все-таки вторит ей… Говорит, дитя малое есть…
Буслаевна открыла дверь в светелку и позвала женщин.
Обе они, повинуясь ей, вышли с заплаканными глазами и сели у стола, за которым сидел Тороп…
— Посидите, красавицы, — сказала Буслаевна. — Чай, не знаете, какой молодец пришел в гости: княжеский потешник… Он разутешит и вас горемычных, а я уж старуха и не знаю, как развеселить вас… Спой им что-нибудь, Торопушка… Умеешь ты размыкивать горе, размыкай и их, желанных.
— За этим дело не станет, Буслаевна, — отвечал Тороп и звонким голосом запел:
Как в терему да во светлице
Сидят девицы, что птички в клетке..
Как на Днепре да на широком
Сокол ясный сидит.
— Э, да это грустная песня, — сказала Буслаевна. — Спой повеселее.
— И за этим далеко не пойдем… Чай, у меня песен целый ворох припасен. Споем другую, быть может, эта будет веселее…
Стонет, плачет красна девица
По милом дружочке,
Сохнет, чахнет добрый молодец,
Слез льет ручеечки.
— Опять о слезах! — воскликнула Буслаевна.
— Э, да ты, Буслаевна, послушай, — возразил Тороп.
Выдь ты, пташка, на крылечко,
В ночку темну, под навес;
Там найдешь ты то местечко,
Что ведет да прямо в лес.
Прыгни тихо чрез канавку
Под ракитовый кусток,
Отыщи там ту муравку,
Где сидел он вечерок,
Слезы горьки проливая,
Он смотрел на теремок,
Красу свою поджидая,
Целый день и вечерок…
Будет ждать он целу ночку…
Будет поздно тебя ждать,
Выди к милому дружочку,
Чтоб далеко убежать…
— Да что ты, Торопушка, поешь все какие-то унылые песни! — снова перебила его старуха. — Чай, я слыхала, у тебя есть веселые.
Сестры переглянулись и с благодарностью посмотрели на Торопа, но в это же время дверь вдруг распахнулась и на пороге появился Вышата.
— А, молодец, — сказал он, — хорошо же ты утешаешь Буслаевну!.. И складные же у тебя песни!.. Где научился им?
— А это я, боярин, перенял их от одного заморского скальда, что тешил одного князя…
— То-то я прежде не слыхивал таких… Буслаевна! — прибавил он, — смотри в оба за этим скоморохом да за красавицами — тоже… Не то, слышишь, что поет?..
— Слышать-то слышу, да в ум не возьму… о каком-то дружке он поет…
— Знамо дело, Буслаевна, — отозвался Тороп, — о заморском царевиче, у которого украли невесту… да ты не дала допеть. А хороша песня… Послушали бы до конца…
— Ну, пой, что было дальше, — сказал Вышата.
Тороп запел.
— Так вот какой конец этой песни! — воскликнул Вышата, когда Тороп закончил. — Ну, молодец, хоть ты умеешь складно петь, но песня твоя — пустой ветер, и у меня ворог не похитит добычи… Ну, красавицы, — прибавил он, обращаясь к девушкам, — готовьтесь к вечеру в княжий теремок… Довольно в затворе сидеть…
— Как, боярин, ты хочешь сегодня показать нас князю? — воскликнули обе сквозь слезы.
