— Обними же меня, поцелуй, как целовал ты меня в детстве…
Старец и юный князь обнялись.
— Что бабка твоя, — спрашивал Андрей, — мудрая Елена?
— Умерла она, Андрей.
Старец отшатнулся.
— Умерла? Княгиня Елена умерла! — воскликнул он.
— Да, умерла и похоронена на Щековице.
Андрей перекрестился.
— Упокой Господи душу новопреставленной рабы твоей Елены, — проговорил он, — к лику праведных сопричти.
— По вашему христианскому обряду ее погребли, — продолжал Владимир.
— И тризны, сын мой, не было?
— Нет, ваш жрец и моление совершал.
— А твой отец? Позволил он?
— Бабка так завещала. Разве мог он ослушаться. Он был при погребении, а вместе с ним и весь Киев.
Пока Владимир рассказывал Андрею о кончине Ольги, Зыбата оставил их и подбежал к отцу.
Прастен остался на том месте, где он оказался, выехав на поляну.
Когда он увидал сына у ног старика христианина, им вдруг овладело ревнивое чувство. Он ли не любил Зыбату? Правда, он никогда не показывал ему своей любви, но делал лишь потому это, что всякое проявление, даже родительской нежности, казалось смешным и считалось признаком слабости. Сколько раз в недавнем походе, когда Зыбата с юношеской неосмотрительной отвагой зарывался слишком вперед в гущу врагов, Прастен с опасностью для жизни отводил от его головы уже занесенную над ней вражескую секиру. И Зыбата не замечал никогда этого, а если и замечал, то не находил нужным помнить. Тут же какой-то совершенно чужой старик, который только и сделал, что продержал юношу несколько дней у себя, так привлек к себе его сердце, что Зыбата, гордый по характеру, никогда, никому, даже самому князю не кланявшийся, вдруг лежит у его ног, обнимает его колена, плачет от радости, что видит его… Уж не очаровал ли этот старый христианин его сына? Ведь эти поклонники неведомого Бога все чародеи. Они умеют отводить глаза и приколдовывать к себе людские сердца. Горе этому старику, если он очаровал Зыбату! «Я отдам ему все, дам и еще больше, — думал Прастен, — но пусть только он не чарует Зыбаты!»
В это время к нему подбежал Зыбата.
— Батюшка, — крикнул он, — вот Андрей.
Он остановился в некотором замешательстве, увидав серьезно-мрачное нахмуренное лицо отца.
— Что с тобою, Прастен? — с тревогой спросил он.
— Ничего! — холодно ответил воин.
— Отчего ты не подойдешь к Андрею?
— Я жду, когда Улеб приведет моих рабов.
— Полно, отец, Андрею не нужно твоих богатств. Пойдем.
— Нет! Как я сказал, так и будет!
Зыбата не стал настаивать. Он знал, что это бесполезно и что отец не изменит своему слову.
Ему очень хотелось пойти к старику и Владимиру, но в тоже время он не решался оставить и Прастена, чувствуя, что он может жестоко этим обидеть отца.
Прастен между тем гордо отвернулся, делая вид, что он внимательно смотрит в глубь тропки, по которой должны были его рабы принести дары.
Ждать пришлось недолго. Улеб ухитрился провести по тропке обе подводы, так что ни разгружать их, ни нести на руках груза не пришлось.
Прастен приказал рабам остановиться у избы отшельника и сам двинулся вслед за ними. Между тем Владимир окончил свой рассказ о пожалованном ему отцом уделе и, указывая на воина, сказал:
— Это Прастен, отец Зыбаты!
— Знаю его! — улыбнулся Андрей.
— Он пришел благодарить тебя за сына, и ты, Андрей, обидишь его, если откажешься от его даров.
— Нет, не откажусь я…
Владимир с изумлением посмотрел на старика.
— Я сказал это потому лишь, Андрей, — промолвил он, — что ранее ты отказывался от всяких даров.
— Да, но то были не дары Прастена!
Лицо Андрея вдруг приняло суровое выражение.
— Прости меня, княжич, — вдруг вымолвил он, — я оставлю тебя одного.
— Как? Куда же ты? — удивился Владимир.
— Злой дух одолевает меня. Сердце мое мятется, а душа моя горит, словно огонь ада жжет меня. Боюсь гибели, ада кромешного страшусь и ищу защиты я надежной и верной. К Богу моему, создателю, помощнику и покровителю необходимо прибегнуть. Молитвою уврачевать страдания мои, дабы я многогрешный был достоин Спасителя моего. Прости, князь, удалюсь я. Скажи спутникам своим, чтобы не мешали мне в молитве, сам выйду, коли Бог пустит!
Он в пояс поклонился Владимиру и скрылся в избушке.
