Долгие думы утомили юношу, и он заснул. Когда же он проснулся и открыл глаза, то увидал, что приютивший его старик стоит на коленях пред образом и при свете лучины молится, глядя в какой-то свиток, испещренный непонятными Зыбате знаками.
Юноша не подал вида, что он не спит. Он с любопытством смотрел на молящегося старца и стал вслушиваться в тихий его шепот. Сначала он не мог понять, что он такое шепчет. Слова были ему совершенно незнакомыми. Потом, вслушавшись, Зыбата сообразил, что старик произносит слова на том же наречии, на каком говорят часто наезжавшие в Киев византийские торговцы, но удивлению его не было границ, когда Андрей, отложив в сторону свиток, стал произносить на родном наречии удивлявшие Зыбату просьбы к своему Богу.
Старец молился о даровании долголетия княгине Елене-Ольге, о просветлении великим светом христианской истины князя Святослава, а вместе с ним и всей Руси. Но еще более удивился Зыбата, когда услыхал, что молившийся упомянул его отца, Простена, а потом самого Зыбату в своей молитве и просил у своего Бога им, поклонявшимся Перуну, даровать скорое выздоровление, а отцу ниспослание милостей и просветления.
Вне себя от изумления Зыбата приподнялся на своем ложе.
— Отец, отец, — воскликнул он, — ты молишь своего Бога обо мне и о моем отце?
Старец Андрей остановился, поднялся с колен, перекрестился еще раз и просто сказал:
— Ты слышал!
— И ты думаешь, твой Бог исполнит твою мольбу?
— На то Его святая воля!
— Но я не чту Его! Я кланяюсь Перуну!
— Господь милосерден… Ты язычник, но Божие милосердие не имеет пределов.
— И Он, твой Бог, всегда был таким?
— Да… Всегда.
— Отец, — попросил Зыбата, — расскажи мне про твоего Бога.
Старец подошел к нему.
— Не теперь… Ты недужен и не готов выслушать великие истины. Придет еще время.
— Нет, я прошу тебя, — настаивал юноша.
Андрей колебался, но юноша молил его с такой искренностью, что он наконец сдался. Присев на постель, он заговорил с ним сперва о том, как Господь создал бесплотных духов и весь видимый мир. Потом он стал рассказывать ему о Христе. Он рассказал юноше, как родился Богочеловек в Вифлееме, как протекло Его раннее детство и как Он наконец начал свою великую проповедь любви и всепрощения. Зыбата слушал его, затаив дыхание. Андрей и сам увлекся своим рассказом. Оба они и не заметили, как промелькнула ночь и забрезжил рассвет.
— Я хочу быть христианином, слышишь, отец? Ты говорил, что для этого нужно креститься, крести меня! — воскликнул Зыбата, когда утомленный Андрей смолк.
— Не настало твое время еще, сын мой.
— Но я люблю твоего Бога, я верую Ему!
— И люби, и веруй, и надейся! Теперь прости меня. Наступает утро, я должен вознести хвалу Создателю моему за то, что Он еще раз даровал мне милость свою и я вижу свет солнца и молитвою встречаю наступающий день.
Старец Андрей заботился о юноше с нежностью отца. Как часто Зыбата, придя в себя от забытья, видел устремленный на него любовный взор старца. И тогда в душе его рождалось какое-то новое чувство. Он начинал понимать, что такое христианская любовь, всеобъемлющая, бескорыстная, самоотверженная… Он чувствовал силу этой любви. Грубое сердце растворялось в ее беспредельной теплоте, очищалось ее святою чистотою и само становилось способным к ней.
Часто старец присаживался около больного юноши и рассказывал Зыбате о Боге, но больше всего он говорил о крестной смерти и страданиях Спасителя.
Наконец Зыбата оправился настолько, что мог ходить без посторонней помощи.
Теперь, как только окрепли его силы, он уже начал подумывать о том, как бы поскорее вернуться в княжескую дружину.
— Там, верно, никто уже и не ожидает меня! — с оттенком грусти говорил он.
— Как никто? — спросил Андрей. — А твои отец и мать?
— И они, вероятно, отчаялись…
Старец задумался и затем сказал:
— Так спеши вернуться к ним, ты уже здоров.
Внезапное волнение овладело Зыбатой.
— Отец, ты был так добр ко мне, что я даже не знаю, как я расстанусь с тобой! — воскликнул он.
Андрей кротко улыбнулся.
— Дитя мое, — тихо сказал он, — и я тебя полюбил, и ты стал дорог моему сердцу. Стар уже я и смотрю в землю. Мне будет очень тяжела разлука с тобой, но не думай, что я тебя буду удерживать. Иди! Иди к своим, а я буду молиться о тебе, да просветит тебя Господь и да рассеется окружающая тебя кромешная тьма.
