Когда он очнулся, уже сиял день. Юноша с удивлением огляделся вокруг и увидел, что он лежит в маленькой, низенькой комнате. В поднятое окно проникали лучи солнца. Зыбата лежал на охапке свежей, душистой травы, покрытой сверху какою-то тканью. Чья-то заботливая рука укрыла его самотканым покрывалом. Он опять стал оглядывать избушку. Взор его остановился невольно на одном углу и легкий вскрик сорвался с его губ.
— Здесь христиане! — воскликнул юноша и приподнялся, вглядываясь в угол.
Там висел образ, какой он уже не раз видел в Киеве в христианских семьях.
Зыбате захотелось встать, но слабость была так велика, что, едва сделав движение, он опять упал на свое мягкое ложе.
Зыбата закрыл глаза, а когда он снова открыл их, то увидал около себя седого, согбенного старца с длинной, ниспадавшей на грудь седой бородой.
— Кто ты? — прошептал юноша.
— Лежи спокойно, сын мой, — последовал кроткий ответ, — не бойся ничего. Самое худшее ты перенес. Недуг не уничтожил тебя, и ты будешь здоров.
— Это ты спас меня?
Старец грустно улыбнулся и покачал головой.
— Нет!
— Как нет? Как же я очутился здесь?
— Бог тебя привел сюда к моей хижине. Он тебя и спас.
— Бог? Какой Бог? Бог христиан?
— Да, Он, Всемогущий, Всезнающий, Всевидящий, Всемилостивый.
«Да, да, старец прав, — пронеслось у него в голове, — Бог христиан привел меня сюда. Пойди я другою дорогою, я погиб бы. Верно, этот старик — жрец христианского Бога!»
Он внимательно принялся разглядывать старика и чем дольше смотрел он на него, тем более убеждался в том, что он где-то уже раньше видел его.
Однако спросить прямо старца об этом Зыбата не решался.
— Неужели же я проспал целую ночь? — спросил он.
Старик улыбнулся.
— И даже не одну, сын мой! — ответил он.
— Как не одну? Ведь я пришел сюда вчера!
— Нет, не вчера, три раза уже всходило солнце после того, как я нашел тебя.
— Прошло три дня! Быть не может! Я болен?
— Да.
— Огневица?
— Могла бы быть, но, благодарение Небесному Отцу, этого не случилось. Настой целебных трав помог тебе избыть недуг. Но успокойся, попытайся уснуть, и Господь дарует тебе выздоровление.
Старик поднялся с ложа Зыбаты, на которое он присел в ногах больного, в начале их разговора.
— Постой, отец, — остановил его юноша, — скажи, скоро я буду здоров?
— Недуг, смерть, выздоровление — все это в воле Господа. Молись, если можешь, и жди помощи.
Он направился было к выходу, но Зыбата опять остановил его.
— Я тебя где-то видел, отец!
— Быть может. Но тебе нельзя так утомляться, — остановил его старик, — засни!
— Ты не хочешь сказать мне… Скажи по крайней мере, как зовут тебя.
Старик остановился и пристально поглядел на приподнявшегося на локтях юношу.
— Теперь, по милости Божией, меня зовут Андреем, — ответил он.
— Теперь, а прежде звали иначе?
— Да… Но спи, сын мой. Сон необходим тебе. — И Андрей поспешил выйти из избы.
Зыбата откинулся на свое ложе. Веки его смыкались, но в то же время Зыбата чувствовал, что заснуть он не может. Странная, приятная нега овладела им. Думалось как-то особенно легко. «Да, да, прав этот старик христианин, — размышлял Зыбата, — но все-таки странный этот Бог у христиан. Я не веровал в него, поклонялся грозному нашему Перуну, боялся Чернобога, любил веселого Леля, а Бога христиан знать не хотел, и вот, когда я попал в беду, никто из моих богов не захотел мне помочь, а помог Тот, Который мне был чужим. Теперь я буду всегда чтить его. От своих богов я не могу отказаться. Им поклоняется князь Святослав и весь народ славянский, но я и Бога христиан буду чтить наравне с ними и даже больше их. Только нужно непременно узнать у старика Андрея, что это за Бог и как поклоняться мне ему».
Потом ему припомнились разговоры, которые он слышал среди дружинников. Говорили, что теперь Святослав возвращается в свой стольный город лишь с тем, чтобы передать управление Русью своим сыновьям, над которыми он решил поставить свою мудрую мать. Говорили, что после этого князь уйдет на Дунай, завоюет все Болгарское царство, утвердится в нем, и, таким образом, Русь станет соседом богатой Византии. «Неужели же я не попаду в этот поход? — с некоторою горечью подумал Зыбата. — Горе мне, если княжеские дружины уйдут без меня!»
