Древляне, памятуя, с каким почетом приняты были их послы, и киевлян встретили очень милостиво, сначала угостили их, а потом только разговоры повели.
— С чем пожаловали к нам, добрые люди?
— Княгиней Ольгой и киевским народом присланы, — ответили послы.
— С делом?
— С великим делом.
— А с каким?
— Пришли в Киев сваты ваши и просили, чтобы княгиня Ольга за Мала, вашего князя, пошла. Так ли это?
— Так! Так!
— Оказала княгиня великую честь сватам, а к вам прислала сказать, что если вы в самом деле ее к себе в княгини просите, то за что вы покор на нее положили?
Удивились древлянские старейшины.
— В чем покор-то?
— Да сваты больно неважные! Кто они такие среди вас? Простецы, а не знатные мужи; разве таких сватов к княгине посылать нужно, не покор ли это?
— А ведь и правда так! — сознались в своей оплошности древляне, — Что же осердилась Ольга?
— Не осердилась она, а ответа дать не может никакого вам, пока не придете к ней с великою честью. Не пойдете — себя вините, княгиня-то и рада, да ее сам народ не пускает.
Древляне поверили.
Они собрали всех своих старейшин, кроме Мала, который должен был ждать ответа, и послали их с великою честью в Киев…
После того, как погибли ужасной смертью первые посланцы древлянской земли, ничто не могло теперь заставить ее изменить свои планы.
Даже если бы Свенельд или Асмут попробовали остановить княгиню, то и у них ничего не вышло бы. В их глазах она была права.
Но были в Киеве люди, которых ужаснул поступок Ольги.
В тот же день, как совершена была лютая месть, к княгине пришел священник церкви святого Илии, старец Василий.
Ольга, помнившая встречу накануне, хотя и поняла, зачем он пришел, но решила принять его.
Старец Василий вошел, не благословляя ее, как он делал это прежде и как любила Ольга.
— Прости меня… Позволь мне приветствовать тебя как княгиню, — сказал старец, — но дочерью своею не могу я тебя назвать…
— Почему?
— Сердце мое против тебя… Руки твои обагрены кровью…
Ольга засмеялась.
— Это про что ты?
— Ты знаешь! Разве не тронули тебя стоны несчастных, заживо похороненных тобою, или в груди твоей камень вместо сердца?
— Оставь, старик, — гневно крикнула княгиня, — кто позволяет тебе вмешиваться в это дело? Оставь и уйди, или я отправлю к ним и тебя…
Старец улыбнулся.
— Не страшна мне смерть, но если я пришел к тебе, то потому, что мне жаль тебя… Беспросветен тот мрак, в котором блуждает душа твоя. Ты стремишься за зло платить злом, а между тем мятущаяся душа твоя стремится к одному: к добру, к вечному истинному свету, к свету истины, а этот свет только тогда осияет тебя, когда ты будешь уметь не мстить, а прощать, не ненавидеть, а любить, за зло воздавать добром…
— Где же этот свет?
— Искра его уже теперь…
— Где?
— В сердце твоем…
— Лжешь ты, старик, в моем сердце нет ничего, кроме ненависти к убийцам Игоря… И вот что я тебе скажу… Идет теперь ко мне новое посольство из земли древлянской.
— Опять кровь!
— Да где она, кровь-то, — засмеялась Ольга, — два десятка древлян я со света свела, и ни одной капли крови не было.
— Тяжело тебе будет потом.
— Там что будет, то будет, а вот когда придут древляне, приходи-ка и ты: как они веселиться будут на пиру, который для них я приготовлю.
— Окаменело твое сердце, княгиня, — с грустью проговорил он, — но, может быть, не всегда оно таким будет… А пока мне нечего у тебя делать… Прощай…
— Приходи, — крикнула ему вслед Ольга, — будет на что посмотреть.
Цвет древлянской земли, из которого составлено было второе посольство, спешил к Киеву. Они так спешили, что не взяли с собой даже дружины.
— Чего вам ратных людей с собой таскать, — уговаривали их Ольгины посланцы, — не к врагам идете.
На этот раз посольство шло сухим путем. На этом настояли сопровождавшие древлян киевляне.
Вот наконец скоро и Киев!
— Добром ли примут нас? — заволновались древляне, словно почуяв что-то.
— Чего не добром! — поспешили успокоить их проводники. — Посмотрели бы, как княгиня да воеводы первых ваших сватов приняли.
— Да мы слышали!
— То-то вот… А что они… Так себе, и роду-то неважного…
— Что говорить, ошиблись мы…
— Вот видите, и им честь, а вам вдесятеро…
