Она поймала взгляд Дорожкина, чуть-чуть, самую малость разрумянилась, одернула платье.
«Уже заболел», — с каким-то непонятным, щенячьим восторгом подумал Дорожкин и принялся стягивать куртку.
— Привет, Женя!
Мещерский ворвался на почту раскрасневшийся, усыпанный снежной крупой, словно за окном вовсю уже властвовала зима. Он на ходу положил на стойку перед девушкой шоколадку, потопал по затертому линолеуму, стряхивая снег с ботинок, сбросил дубленку и полез за фанерованную перегородку на свое рабочее место.
— Привет, — с недоумением и досадой пробормотал Дорожкин.
— И тебе, Дорожкин, привет, — откликнулся Мещерский. — Ты что, охмурять личный состав пришел? И пистолет где-то раздобыл? Наверное, пластмассовый, для понтов? Женечка, рекламе верить нельзя. Он, конечно, в какой-то степени и в самом деле парень перспективный, но вы достойны лучшего.
— Женечка? — удивленно повернулся к девушке Дорожкин.
— Тезки, — улыбнулась она и снова углубилась в работу. — Женя Попова, соседка тети Маруси. Бывшая соседка. Но я уже говорила…
— Сегодня никого не будет, — зевнул Мещерский. — Понедельник, тем более вчера гуляния были. Я уже приметил, когда народ идет, когда нет. Но класс сейчас в школе занят, так что я вот сюда решил вернуться, пока Машка моя не распознала, кто тут у меня нарисовался, да не прибыла с контролем и проверкой. Кстати, Дорожкин, что там с подельницей моей стряслось-то? Правда, что ли, зверь какой в лесу напал или вранье?
— А кто говорит? — повернулся к Мещерскому Дорожкин.
— Все говорят, — погрозил ему пальцем Мещерский. — А там не знаю. Хорошая тетка, кстати, была. Только бестолковая. И чего ей вздумалось в лес идти? Да еще в одиночку… Какие грибы в ноябре?
— Она снадобья собирала, корни, — подала голос девушка. — Сейчас для некоторых — самое время. Корень стальника в ноябре надо брать. Ольху щипать.
— Нет, ну вы посмотрите? — картинно возмутился Мещерский. — И это двадцать первый век, между прочим. Женечка, я вам ответственно заявляю, что это все — мракобесие.
— График, — спокойно ответила девушка, — не заводите меня, я все равно не завожусь. Вот заболеете, приглашу какую-нибудь травницу, сразу и определимся, что мракобесие, а что нет. А познакомите меня с женой, я ее сама научу парочке отваров. Еще спасибо скажете.
— Нет, ну может ли что-то быть глупее? — вздохнул Мещерский. — Я буду знакомить собственную жену со своей новой молодой сотрудницей. Не думаю, что это ее обрадует. Женя, может, останетесь?
— Не надейтесь, — усмехнулась Женя. — Я тут ненадолго. Хотя буду заглядывать. Может быть. Мне вот с детьми больше нравится работать. В детском садике, к примеру. Не волнуйтесь, без телеграфистки не останетесь, пришлют сюда кого-нибудь.
— Как это пришлют? — нахмурился Мещерский. — Нет, а со мной посоветоваться нельзя? Ну там фотографии хоть показали бы? Я б выбрал. Кастинг бы устроил. Кстати, Дорожкин. Ты чего приперся-то? Пистолетом похвастаться? Ну похвастался и иди. Не видишь? Люди работают.
— Это… — Дорожкин снова потянул на плечи куртку. — Женя… Подскажите адрес.
— Лучше не сегодня. — Она вздохнула. — Похороны завтра, вынос в двенадцать. Раньше нельзя, на кладбище посетители. Позже — никого не найдешь, чтобы подсобили. Она одна жила. Но есть добрые люди, хлопочут. Только ничего вы дома у нее не найдете. У нее врагов не было.
— Это точно, — кивнул Мещерский, разворачивая стопку бутербродов и вытаскивая из сумки термос. — Но дела-то не меняет. Вот возьмите обычного поросенка. Живет он себе в хлеву, ест комбикорм, толстеет, а потом бац, и вот вам пожалуйста — докторская колбаса. А вроде бы врагов не было. Понятно?
— Фу, График, — поморщилась Женя.
— Хорошая колбаса, кстати, — удивился График, прожевывая отхваченный от бутерброда кусок. — Надо будет посмотреть, чье производство.
— Вот. — Женя протянула Дорожкину листок. — В среду я буду дома, если ничего не случится еще. Позвоните в домофон, я спущусь или открою, разберемся. Посмотрите квартиру, но точно говорю, ничего не найдете.
Дорожкин развернул его уже на улице. На листке было написано: «Улица Мертвых, дом номер семнадцать, квартира номер четыре». В лицо задувал ветер, в воздухе кружились снежинки. Дорожкин потоптался несколько секунд, потом подхватил со стальных поручней у входа в почту горсть сухого снега, размазал его по лицу. Подумал мгновение, перешел через дорогу и через пять минут уже тащил в дежурку пару полиэтиленовых сумок, в которых плескались четырехлитровые бутыли «Тверского» и шуршала пара здоровенных вяленых лещей. Почему-то Дорожкин был уверен, что Ромашкин окажется в участке. Так оно и вышло. Дежурный, с которым Дорожкин столкнулся на первом этаже, с уважением посмотрел на сумки и сказал, что Ромашкин в картотеке на втором этаже. Дорожкин поднялся по лестнице и, миновав кашинский кабинет, оружейку и кладовую, подошел к серой, с зарешеченным оконцем двери в картотеку и толкнул ее коленом.
