— Дорожкин! Дорожкин! Дорожкин!
— Почему так тепло?
— Потому, — пробурчал Дир.
Он сидел рядом на могильном холме и гладил лысину. Сверху моросил мелкий дождь. Рядом ковырялся в оружии Шакильский. Поодаль под дождем ежились Угур Кара, Тюрин в широкополой ковбойской черной шляпе, Урнов и рыжебородый книжник Гена. Между могил бродила с расширенными глазами и поблескивала из-под прозрачного зонтика очками Еж.
— Танька! — крикнул Тюрин. — Иди сюда, инспектор очнулся.
— Где мы? — спросил Дорожкин.
— Это мы у тебя хотели спросить, — проворчал Шакильский, забрасывая ружье за спину. — Что за ерунда? В этой местности мои ружья не работают. Сначала хотел лед прострелить, осечка. Беру другое ружье — осечка. Патрон расковырял — порох не горит! Капсюль искру не дает. Хорошо хоть сало осталось салом да хлеб в камень не превратился. А вот воды у нас мало. Как ты не задубел тут за неделю, я удивляюсь. Ты спасибо Угуру скажи, что он с нами поплелся. Если бы не он да не Дир. Я вот все не пойму, что он так уперся в свою шашлычную? Целителем ему работать надо! Я уж думал, что лишился ты, парень, и ушей, и носа, и пальцев, а он тебя как подснежник из-под снега поднял. Не, нужен мужик в целителях. А то в городе все целители бабы, а к бабе ведь не всякий пойдет. Хотя кофейку бы твоего, Угур, я бы сейчас глотнул.
— Какая неделя? — не понял Дорожкин. — Подождите. Минут пять — десять, не больше. Я, правда, минуты две по карманам шарил, а потом так прихватило, что и на ногах устоять не мог.
— Вот так вот? — присвистнул Шакильский. — Ну так прибавь к нашей неделе еще месяц. Мы уже с час тебя тут отогреваем.
— Почему вы здесь? — Дорожкин сел, поморщился от боли в ушах, пальцах, лице. — Как вы здесь? Где мы? Где лед? Почему дождь? Почему тепло?
— Тепло, потому что тепло, — пробурчал Дир. — Потому что я лето, по часику, по минутке, по солнечному лучику накопленное, попусту трачу. Плакала моя весенняя шевелюра… Эх, если бы не эта вымразь вокруг… Не так надо согреваться. А после такой прогулки согреваться придется. Ванна горячая нужна. Только не сразу. Сначала надо хлопнуть рюмашечку водочки, ледяной. И только потом, как в животе согреет, идти раздеваться. И сразу — в ванну! В кипяток! Чтобы не розовым даже, а красным стать. И чтобы пот пошел, пошел, пошел… Обмыться, вытереться и срочно горячих сосисок с горчицей и литр темного теплого пива! На следующее утро будешь как зеленый желудь.
— Не, теплое пиво… — поморщился Урнов.
— Хотя бы теплого, — вздохнул Тюрин.
— А вы что тут делаете? — Дорожкин поднялся, принялся разгонять кровь, подпрыгивая и размахивая руками. — Почему здесь?
— Я дурак потому что, — проворчал Урнов. — Чего меня понесло? Угур полез, и я за ним. Спину у меня схватывает, кто, думаю, будет мне ее править, если он сгинет, да я еще и язвенник, опять же никак без Угура, вот я язву и спину свою за ним отправил.
— Так надо, — улыбнулся Угур. — Живешь так, живешь, дорогой, а потом понимаешь: так надо.
— Интересно, — расплылся в улыбке рыжебородый книжник. — Знаешь, лучше один раз увидеть, чем тысячу прочитать.
— Прочитать тоже неплохо, — не согласился Дир. — Я бы, кстати, лучше прочитал бы про это все, чем сюда лезть. Деревьев нет, кустов нет, травы нет. Ничего нет.
— Пришлось, — нахмурился Тюрин.
— Ага, — усмехнулся Шакильский. — Ему Еж сказала, что если он не полезет в дыру, то она какую-нибудь гадость на нем напишет. Я про памятник. Или раскрасит его в какие-нибудь цвета.
— В ядовито-желтый, — улыбнулась Еж.
— Да ладно, — махнул рукой Тюрин. — Можно подумать, что я так уж упирался. И так бы полез. Она ж туда сиганула, как…
— Туда, куда и ты, — понял немой вопрос Дорожкина Шакильский. — Ты не жмурься, там и в самом деле неделя прошла. И Кузьминска прежнего нет. Однако дыра в полу, в которую ты нырнул, осталась. Правда, зарастать стала, теперь уже вовсе, наверное, заросла. Ну да ничего, там Ромашкин остался, охраняет.
— Ромашкин? — удивился Дорожкин.
— А что? — не понял Шакильский. — Хороший парень. Понарассказывал тут. Крепко тебя в оборот взяли. Все предусмотрели, чтобы до той девчонки добраться. Даже твою бывшую сюда вытащили под это дело, мол, если будет кочевряжиться, так и ее в оборот возьмем, никуда не денется. А График, кстати, хороший мужик. Уже добрался до подстанции, запустил, кое-какое электричество, но уже есть.
