— Заходите, — коротко ответил неизвестный.
И в этом доме не было никакого консьержа. Вдобавок в подъезде горела всего одна лампа, и Дорожкину пришлось подниматься почти в темноте, держась рукой за поручень. Дверь открылась через пару секунд после того, как Дорожкин подошел к ней. Глазка в ней не имелось, но Дорожкин в секунду уверился, что человек за дверью его рассматривает. Наконец загремел замок, дверь открылась, и из полутемного коридора выглянул незнакомец. Он посветил Дорожкину в лицо фонарем, провел желтым кружком по его одежде от воротника до кроссовок, затем посветил в лицо себе.
— Шакильский Александр Валериевич, а вы, простите?
Дорожкин представился еще раз и хотел уже было начать о чем-то спрашивать нынешнего жильца квартиры Дубицкаса, но тот кивнул и двинулся внутрь квартиры, бросив через плечо:
— Заходите, чай будем пить. На кухню давайте.
Шакильский был выше Дорожкина почти на полголовы, но не казался слишком уж широким в плечах, обладал округлыми щеками и добрым взглядом под высоким лбом, темной, коротко остриженной шевелюрой и производил впечатление человека, не отказывающего себе в кружечке пивка и сытной трапезе, но при всем при этом двигался настолько мягко и плавно, что младший инспектор мгновенно уверился в его абсолютной опасности. Но когда тот обернулся, то обезоружил Дорожкина искренней улыбкой в секунду.
— Снимайте куртку, садитесь, я ненадолго заглянул домой, надо было пополнить кое-какие запасы, да и полежать в ванной, впрочем, теперь буду наведываться чаще. Зима!
Дорожкин огляделся. Квартира Шакильского, наверное, была точной копией квартиры, в которую он так и не смог дозвониться и в которой должна была обитать Женя Попова. Оба жилища находились на втором этаже, разве только первый этаж в доме Жени занимала шашлычная, да и вид из окон был разным; за окнами квартиры Шакильского высился за скелетами лип институт, а окна квартиры Жени смотрели, вероятно, на пилораму.
— Извините за отсутствие уюта, — пожал плечами Шакильский, проследив за взглядом Дорожкина, который рассматривал пожелтевшие от времени обои, потолок, закопченную газовую плиту, обветшавшую мебель. — Я тут не так давно, года два с небольшим, и все никак не обживусь. Все время в лесу, иногда проще договориться с какой-нибудь селянкой в той же Макарихе, чтобы баньку растопила, чем тащиться в город. Вы ведь тоже недавно в городе?
— Именно так, — кивнул Дорожкин, принимая из рук Шакильского чашку горячего чая. — Два с половиной месяца.
— О! — оживился Шакильский. — Вы варенье берите, вот черничное, вот голубичное, брусничное, малиновое, земляничное. Врать не буду, варил не сам, есть в деревне отличная бабка — баба Лиза, вот она и варила. Я у нее лошадок своих оставляю. Умница, да еще и красавица. Но варит не всем подряд, а кто ей глянется. А наше дело ягоду собрать да сахар купить. Обещаю, такого варенья на Большой земле нет. Да что я все про варенье? Как вам город?
— Улица Остапа Бульбы, дом пятнадцать, — вспомнил, наморщив лоб, Дорожкин. — Елизавета Сергеевна Уланова. Ее варенье?
— Точно, — поднял брови Шакильский, присаживаясь напротив. — Вы знакомы?
— Нет, — глотнул горячего чая Дорожкин. — Хорошо, что без мяты. Этот запах уже, кажется, пропитал все. Мы незнакомы с ней. Один раз виделись. Можно сказать, что издали. Но вы сказали, что она бабка? Я, правда, слышал, что она не молода, но на вид-то уж никак не бабка. Ну чуть за пятьдесят, сказал бы.
— А по мне, так не больше двадцати пяти — двадцати восьми, — усмехнулся Шакильский.
— Но вы назвали ее бабкой? — уточнил Дорожкин.
— Так она бабка и есть, — пожал плечами егерь, не сводя с Дорожкина странно спокойных глаз. — Я даже думаю, что ей не пятьдесят, а как бы не два раза по пятьдесят. Но тут люди хорошо сохраняются. Живые хорошо сохраняются. Да и…
— Да и… — продолжил Дорожкин, но Шакильский ответил ему простодушной улыбкой. — Вы спросили, как мне город, — вспомнил Дорожкин. — Почему?
— Обычный вопрос, дань вежливости, — рассмеялся Шакильский. — А вы во всем ищете второе дно?
— И третье, и четвертое, и пятое, — пробормотал Дорожкин и вдруг, поймав какую-то искру, огонек в глазах Шакильского, буркнул: — Я уж отчаялся найти тут человека, с которым можно хотя бы что-нибудь обсудить!
