- Это верно... Слушай, Николай, у тебя наверняка есть и альбом с интересными фотографиями, и грамоты, которыми тебя награждали за испытательную работу, за мировые и всесоюзные рекорды...
- Конечно, есть! Что за вопрос, тезка, - улыбнулся Жуков, - сейчас принесу...
И вот передо мной лежит целая стопка почетных грамот, которыми награждался в разное время Николай Павлович Жуков за успехи в работе.
- Надо же! - не удержавшись, восклицаю я, - оказывается, у тебя не только наши, но и иностранные грамоты есть!
- Смотри, смотри, - говорит Жуков, слегка волнуясь. - А вот фото, - и он подвигает ко мне пухлый альбом...
Люблю я смотреть фотографии испытателей! Ведь глядя на них, переносишься в то прошедшее дорогое время.
Беру первую фотографию.
- А, Кузьменко! - вырывается у меня. - Где он сейчас?
- Иван Кузьменко?.. В Таганроге живет. Разглядываю затем лица известных наших парашютистов и парашютистов ДОСААФ на групповой фотографии участников соревнований. Вот наши) Быстров, Андреев, Ищенко, Колосков... Вспомнив о том, как Александр Колосков уснул в самолетных чехлах перед самым прыжком, я рассмеялся и сказал об этом Жукову.
- А один раз, - говорит он, - подходим уже к самолету, а Колосков у меня спрашивает: "Коля, посмотри, есть там у меня сзади парашют или нет?" Чудак такой был...
Фотография Петра Ивановича Долгова, хорошо мне знакомого, погибшего при совершении рекорда, заставила в один миг вспомнить и его, и его жену, и детей.
Глядя на спокойный взгляд Петра, тихо спрашиваю у Жукова:
- Игорек его в десантных войсках служит?
- Да, пошел по стопам отца...
На следующей фотографии запечатлен момент, когда генерал Н. Т. Пушко, держа в левой руке микрофон, крепко жмет руку старшине Жукову, одетому в шлем и меховое летное обмундирование.
- Наверное, поздравляет тебя с двухтысячным прыжком? - спрашиваю я, разглядывая фотографию.
- Угадал, - улыбается Жуков.
- Это правда, что ты четырнадцатый в мире, совершивший столько прыжков?
- Правда. Но все-таки четырнадцатый... - вздыхает Жуков.
Он подает мне еще пачку фотографий. Я с жадностью рассматриваю знакомых и незнакомых парашютистов, летчиков, конструкторов парашютов и спортивных судей.
- А это что? - показываю на фотографию, где снят снижающийся парашютист, у которого купол одного парашюта попал под купол другого.
- Это я снижаюсь. Случай такой у меня был. Когда готовились к рекордному групповому прыжку с высоты четырнадцать тысяч восемьсот метров... Понимаешь, я и сам-то тяжеловат, а в полном высотном снаряжении весил очень много - сто сорок килограммов. И вот поднял нас Бобриков в тот день на высоту, открылись люки, мы встали со своих мест, переключились на питание кислородом с бортовых баллонов на свои приборы, а затем люки снова закрылись, мы опять сели, и самолет начал снижаться. Вот такая перед рекордом тренировка была у нас... На высоте же две тысячи метров мы выпрыгнули из самолета. Сделал я, как требовалось, пятнадцатисекундную задержку, открыл основной парашют и снижаюсь. Но вес-то у меня сто сорок килограммов! А снижение при таком весе более семи метров в секунду! "Дай-ка, - думаю, - открою еще и запасной парашют". И открыл его. Но в гермошлеме плохо было видно, куда он при раскрытии пошел. А он, оказывается, ушел у меня под основной купол. Приложился я тогда, ох, и приложился к земле! Спиной... А ведь рекорд нашей группе нужно было ставить! Испугался я, что отстранят от прыжков, и не сказал врачу об этом ударе. Лечился домашними средствами. Разогревал спину рефлектором. Потом мы рекорд, конечно, поставили. Ты знаешь об этом.
- Знаю, Николай, знаю. Ты расскажи свои впечатления о прыжке с четырнадцати тысяч метров. Как там, на такой большой высоте, все-таки? Ведь прошло почти двадцать лет, а рекорд этот так и не побит.
- Тяжеловато там. Все у тебя в организме на пределе... Когда начали медленно открываться люки, я увидел... Как тебе лучше об этом сказать?.. Изморозь голубоватая в воздухе. Непривычная такая... А земля далеко-далеко. Мы поднялись и начали переключаться на питание кислородом с бортовых баллонов на свои кислородные приборы. Никакого резервного времени здесь нет, и если, скажем, оказался неисправным твой кислородный парашютный прибор, то времени снова переключиться на бортовые баллоны уже не было. Когда открылись полностью люки, мы начали прыгать. Я прыгал "солдатиком" - ногами вниз и лицом к хвосту самолета. Думал, что крутанет потоком, но ничего, все обошлось. Спокойненькое такое отделение... "Перевалился" потом лицом вниз, чтобы видеть землю. И вижу: крест-то, куда мы должны приземлиться, аж вон где! - рановато штурман нас сбросил. Я руки к груди подобрал и иду к кресту. Но засмотрелся на Волгу и гляжу - мать честная - крест-то у меня уже теперь сзади! Подворачиваю, подворачиваю туловищем назад, к кресту, и вижу через некоторое время: иду точно на него. Открыл парашют на высоте семьсот пятьдесят метров. Приземлился в ста пятидесяти метрах от креста. Приземлился так близко, что и сам был не рад: подполковник медицинской службы Ушаков меня, тепленького и схватил!.. Стал кровяное давление мерить, пульс считать и все свои экзекуции со мной проводить...
