— Да ведь это же бунтарство, — спокойно возразила Дробышева. — Когда нет организации, эти попытки обречены на провал.
— Пускай они кончаются неудачей, но эти вспышки народного гнева заставят кое-кого призадуматься о судьбе России, — ответил хмуро Устюгов.
— Задумываться не будут, — поднимаясь, бросила Нина. — Просто-напросто перепорют мужика, и все пойдет по-старому.
— Что же, по-вашему, нужно?
— Нужна, повторяю, организация. Без нее немыслима революционная борьба, — заговорила горячо Дробышева. — Только под руководством марксистской партии возможна победа!
— У меня свой взгляд на судьбу России, — запальчиво ответил Устюгов.
— Какой?
— Для того, чтобы народ был счастлив, нужно разрушить церкви, театры, музеи, фабрики, заводы, станции, сжечь все и начать новую жизнь. Человек новой жизни должен одеваться в сотканную им самим одежду, его единственным оружием должна быть дубина. Все зло, все несчастия людей происходят от машин и прогресса.
— Значит, если верить вашей идее, мы должны вернуться к пещерному веку? — спросил Виктор.
— Да, — решительно тряхнул головой Устюгов.
— Своим мышлением вы недалеко ушли от этой эпохи, ярым проповедником которой являетесь. Признаться, — продолжал Виктор с сарказмом, — на этом поприще вы делаете успехи. Надеюсь, — Словцов не скрывал насмешки, — что очередной декларацией вы объявите «Сумасшедшего» Апухтина. — Виктор порывисто вышел на середину комнаты и продекламировал:
…Вы знаете, на днях
Я королем был избран всенародно…
В комнате послышался сдержанный смех.
— Но у апухтинского героя все же были проблески сознания, что, к сожалению, незаметно у нашего нового пророка возвращения к Адаму.
— Браво, Словцов! — поддержали присутствующие.
Нина улыбнулась.
— Вы берете под сомнение мои умственные способности? — обиделся Устюгов.
— Нет, зачем, — заговорил серьезно Виктор, — наоборот, я отдаю должное вашему кругозору, но вся беда в том, что объем ваших знаний не вмещает самого главного.
— А именно?
— Что весь корень зла, о котором вы говорили, заключается в непонимании роли пролетариата в борьбе с буржуазией.
— Но пролетариат еще не организован, — задумчиво произнес Устюгов.
Виктор подошел к нему вплотную и проникновенно сказал:
— Устюгов, ты хороший парень, но идешь не той дорогой, по которой тебе, сыну трудового крестьянина, надлежало бы идти. Вспомни свое детство, нужду и всю дикость деревенской жизни. Сейчас, когда твои знания особенно нужны народу, ты витаешь где-то в эмпиреях, в мире беспочвенных и вредных суждений. Пойми глубже страдания народа, вернись к реальной жизни, ибо бытие определяет сознание, но не наоборот. Поверь мне, что все эти разговоры о разрушении машин, идея возврата к патриархальной жизни выгодны лишь нашему злейшему врагу — капитализму.
В комнате стало тихо. Точно освежающий ветерок, пронеслись слова Виктора, развеяв туман беспредметных суждений Устюгова. Иван стоял с низко опущенной головой. Андрей был задумчив.
Первым нарушил молчание вернувшийся из соседней комнаты Штейер:
— Господа, Воскобойников утверждает, что честь изобретения паровой машины принадлежит иностранцам. В качестве подтверждения он ссылается на учебники.
— Ну и что же, правильно, — пожал плечами тот, — спорить не о чем.
Виктор подошел к Воскобойникову.
— Если в вашем учебнике будет написано, что солнце восходит на западе, значит, тоже правильно?
Воскобойников в смущении пожал плечами.
— Это консерватизм, — продолжал Словцов. — Упорное нежелание признать право изобретения за простым русским мастером Ползуновым. Лакейство перед буржуазной наукой.
— Но ведь буржуазная наука не однобока. В частности, в ней заложена идея «гражданина мира», как высший идеал человечества, — заметил молчавший Кукарский. — Да, гражданин мира! Гражданин вселенной! — Кукарский повел рукой.
— Да. Человек — это звучит гордо, так говорит Горький, — задумчиво отозвалась Нина.
— Но почему вы представляете гордого человека только в будущем?
При последнем вопросе взгляды присутствующих обратились к Нине.
— Когда будет достигнута свобода, когда человек будет хозяином, но не рабом, когда ему будут принадлежать духовные и материальные ценности страны, только тогда он оправдает слова Горького.
