— Это еще не все, — вмешался Виктор в разговор. — Там, недалеко от мельницы, живет такое симпатичное существо…
— Что же, все это достаточно веские причины и делают честь Андрею Никитичу. Устенька! — крикнул, приоткрыв двери, Русаков. — Самоварчик бы нам.
Поймав на себе ласковый взгляд квартиранта, Устинья поправила косу и пошла в кухню. Фирсов успел заметить красивую, статную фигуру девушки.
— Между прочим, у Никиты Фирсова есть интересный субъект, — заговорил Словцов и, улыбнувшись Андрею, продолжал: — Однажды на улице навстречу мне шагает огромный человечище. Вытянул руки и рычит, аки зверь: «Варавва, дай облобызаю». Винищем прет от него за версту. «Скорбна юдоль моя. Эх, студиоз, студиоз! Пойдем, — говорит, — в кабак». Облапал меня ручищами и загудел, как колокол:
…Коперник целый век трудился,
Чтоб доказать земли вращенье…
«Может, я пью от неустройства жизни, а?» — «Не знаю, но человек, — говорю, — себе хозяин». А он так ехидно: «Если ты хозяин, поезжай обратно в свой университет». Чтобы отвязаться от пьяного, отвечаю шуткой: «Рад бы в рай, да грехи не пускают». — «Вот то-то и оно, — расстрига поднял указательный палец: — бог есть внутри нас, остальное все переменчиво».
Русаков прошелся по комнате.
— Теория богоискательства не нова… За последние годы ею начали увлекаться слабонервные интеллигенты. — Григорий Иванович провел рукой по волосам и продолжал не спеша: — Нашлись так называемые «новые апостолы» марксизма, в частности Базаров, Берман и последователи у них нашлись типа Елеонского, — последнюю фразу Русаков произнес с нескрываемым презрением.
— …Мы должны бороться с любой разновидностью религии. Это азбука всего материализма и, следовательно, марксизма, так учит Ленин. Кстати, у меня сохранился экземпляр газеты «Пролетарий», где опубликована передовая статья Ленина «Об отношении рабочей партии к религии». Советую почитать, — с довольным видом он передал газету Андрею. — Только прошу вернуть: она нам потребуется.
Устинья поставила самовар на стол и украдкой посмотрела на Андрея, которого знала по слухам.
«На Сергея не похож, больше на мать», — подумала девушка, расставляя посуду.
— Епифан, заходи в комнату, — заметив, как в дверь просунулась голова Епихи и скрылась, пригласил Григорий Иванович.
Епиха робко переступил порог и остановился в нерешительности.
— Заходи, заходи, не бойся, — подбадривал его Русаков и подвинул стул.
— Это брат Сергея Фирсова, Андрей, — показал он на Андрея. — Тоже социалист, как и я.
Епиха недоверчиво уселся на краешек стула.
— Диво берет, — осмелев, оглядел плотную фигуру Андрея в студенческой тужурке и заговорил: — Сергей Никитович-то весь в отца и капиталом ворочает не хуже Никиты Захаровича, а вы, стало быть, больше по ученой части?
— Будущий инженер, — ответил за Фирсова Виктор.
В тихий августовский вечер, когда с полей медленно плыли серебряные нити паутинок, Русаков переоделся и направился в мастерскую, которую Елизар Батурин устроил в старой заброшенной бане. Русаков раздул угли и, сунув в них паяльник, осмотрел старый, позеленевший самовар, который дал течь.
Вошел Епиха, молча уселся на мельничный жернов, лежавший у порога, и стал наблюдать за работой.
Стачивая рашпилем заусенцы и наплывы олова, Григорий Иванович спросил:
— Ты умеешь отгадывать загадки?
— А ну-ка, может, отгадаю, — Епиха в нетерпении полез в карман за кисетом.
— Один с сошкой, семеро с ложкой. Отгадай.
Закурив, Епиха задумался.
— Не знаю, — признался он. — Мудреная…
— Эх ты, горе луковое, — улыбнулся Русаков. — А еще хвалился, что умеешь отгадывать. Слушай: это мужик пашет землю, а за ним с ложками в руках тянутся поп, староста, урядник, писарь и другие захребетники.
Лицо Епихи озарилось улыбкой:
— А ведь верно, Григорий Иванович. Как это я не догадался.
Часто заходили к мастеру покурить Осип и Федотко, усаживались на старый жернов и молча вынимали кисеты. Григорий Иванович откладывал в сторону начатую работу.
— Закури-ка нашего, уральского, — предлагал Федотко. Ссыльный, не торопясь, свертывал цигарку и, затянувшись табаком, одобрительно кивал головой:
