— Глупостью. Поверь мне, что твоя девица икс сочтет тебя круглым дураком и не будет с тобой здороваться.
— А по-твоему, что такое любовь?
— Самое обыкновенное физиологическое чувство, состоящее из раствора поваренной соли с примесью «охов» и «ахов», ведущих в конечном итоге к венцу.
— Это прозаично. — Гимназист поднялся на ноги и продекламировал:
…Мою любовь, широкую, как море,
Вместить не могут жизни берега.
— Чепуха!
— Полегче! — сердился Воскобойников. — Во всяком случае я имею уже среднее образование и право на первый классный чин.
— От этого умнее не будешь.
Разговор начал звучать на высоких нотах, грозил скандалом.
Агния поспешила к молодым людям.
— В чем дело, господа?
— Сей юноша утверждает, что платоническая любовь есть высший идеал. Но скажу, что он так ошибся, как ошибался, покупая у старого аптекаря касторку вместо цианистого калия, когда думал отравиться со своей «Офелией» из девятого класса гимназии! Ха-ха! — залился пьяным смехом Штейер.
Вскоре все разбрелись по лесу. Андрей сидел одиноко у потухшего костра и, наблюдая за слабыми вспышками огня, думал о Христине.
На второй день молодежь собралась у Фирсовых. В компании двух молодых людей явился и Виктор.
— Михаил Кукарский, — одергивая модный жилет, на котором болталась тонкая позолоченная цепочка, отрекомендовался один.
«Это «экономист», помощник присяжного поверенного», — подумал Андрей и перевел глаза на угрюмо стоявшего человека, одетого в косоворотку и плисовые шаровары, заправленные в кожаные сапоги.
— Иван Устюгов, — подавая руку, сказал тот хрипловато и внимательно, точно изучая, посмотрел на Андрея мрачными глазами.
Плоское, скуластое лицо Устюгова, с низким покатым лбом, приплюснутым носом, со сросшимися густыми бровями, полными чувственными губами, было неприятно. Устюгов имел привычку широко расставлять ноги, не вынимая при этом рук из карманов своих цыганских шаровар.
«Прототип Никодима новейшей формации», — оглядывая нескладную его фигуру, недружелюбно думал Андрей.
— Я очень рад с вами познакомиться, — кивнул тот. — Надеюсь, в моей словесной битве с Кукарским вы будете на стороне «отверженного», каким меня считают в обществе вот этих маменьких сынков, — кивнул он в сторону гимназистов, столпившихся возле Штейера:
— Не зная ваших убеждений, вексель не выдаю, — улыбнулся Андрей.
— Ловко сказано, — заметил Кукарский и потер руки.
— Господа, кто желает играть в карты, за мной! — послышался голос Агнии.
За молодой хозяйкой ушли Штейер и несколько гимназистов.
Шаркнув ножкой и прижав руку к сердцу, Кукарский остановился перед Дробышевой и продекламировал:
…Без вас хочу сказать вам много,
При вас я слушать вас хочу,
Но молча вы глядите строго,
И я в смущении молчу…
Та улыбнулась:
— Вы полны противоречий.
— А именно?
— Вы не только не молчите в моем присутствии, но и прекрасно декламируете стихи.
— Пардон! Это, так сказать, веление сердца…
— Которое напичкано сонетами и чувствительными романсами, как фаршированная щука, — насмешливо отозвался из угла Устюгов.
— Вы не понимаете поэзии! — бросил Кукарский.
— Смотря какой, — спокойно ответил тот. — Песенок и романсов, вроде «Безноженьки» Вертинского или «Негра из Занзибара» и прочей декадентской чепухи не признаю так же, как и «Прекрасную даму» Блока, хотя последнего люблю за «Матроса». Послушайте! — Устюгов вышел на середину комнаты и, расставив по привычке ноги, хрипло продекламировал:
…И матрос, на борт не принятый,
Идет, шатаясь, сквозь буран.
Все потеряно, все выпито!
Помолчав, он обвел глазами слушателей и продолжал:
…А берег опустелой гавани
Уже первый легкий снег занес…
В самом чистом, в самом нежном саване
Сладко ли спать тебе, матрос?..
С трудом сдерживая охватившее волнение, Устюгов поник головой.
— Вот моя поэзия, — продолжал он тихо. — Поэзия выброшенного из жизни человека, поэзия о грубой правде жизни, а не вздохи о нарциссах. Я отрицаю и некрасовское «Размышление у парадного подъезда»!
— Почему? — спросила его Нина.
Устюгов повернулся к ней на стоптанных каблуках сапог и ответил резко:
— Мужик должен взять железные вилы и топор, не размышлять у подъезда, а ворваться в хоромы и поднять барина на вилы, разгромить, сжечь дотла!
