— Да, — коротко ответил Гульд.
Преодолевая и лавируя между штабелями бревен и досок, машина подошла к наспех сколоченному бараку, где временно помещалась контора строительства кирпичного завода.
Фирсов нашел начальника участка Белостокова на кладке фундамента.
Острые, как у рыси, глаза Гульда с восхищением пробежали по крепкой фигуре начальника участка, остановились на миг на энергичном волевом лице и, точно ощупывая силу мускулов, скрытых под короткой кожанкой, задержались на широких плечах. Он едва сдержался от соблазна потрогать открытую, несмотря на холод, коричневую от загара грудь Белостокова.
— Это есть спортивный форм, — произнес он на ломаном русском языке и, приняв официальный вид, спросил, как скоро он думает закончить строительство кирпичного завода.
Андрей перевел.
— Ответьте, что вместо установленного мне плана постройки завода в двенадцать месяцев я сдам его в эксплуатацию через четыре с половиной месяца.
Андрей с удивлением посмотрел на Белостокова.
— Вы не ошиблись, Иван Степанович?
— Нет. Прошу так и передать: завод будет готов не в течение года, как это предусмотрено планом, а в четыре с половиной месяца, — повторил он.
— Это невозможно, — выслушав Фирсова, заявил Гульд и положил потухшую трубку в карман. — Да, да, это невозможно, — повторил он, пожевал губами и посмотрел пустыми глазами на котлован.
— Фантастика, — и, видимо, желая блеснуть знанием русского языка, спросил: — Скоб есть?
Белостоков едва сдержал улыбку.
— Похоже, что все знания этого американского специалиста в строительстве кирпичных зданий сводятся к одной заученной фразе. Андрей Никитович, объясни ты ему, мухоеду, на кой нам шут его скобы? Пускай он приезжает ко мне на стройку ровно через четыре с половиной месяца, когда завод будет готов. Сроки пуска установили рабочие. Так и скажи — ра-бочие, — подчеркнул Белостоков.
Гульд зашагал к машине, точно журавль, высоко поднимая ноги и сохраняя на лице невозмутимое спокойствие.
Дни стали длиннее. По обочинам под рыхлым снегом стояла талая вода. Дороги и подъездные пути к новостройкам превратились в сплошное месиво. Тяжело нагруженные машины застревали, и на пути от станции порой образовывались пробки.
Седьмой строительный участок, где продолжал работать Андрей, представлял неприглядную картину. Всюду валялись груды обломков кирпича, камня, разбитые бочки с остатками цемента, виднелись заброшенные ямы для гашения извести, и отсвечивали на солнце черные пятна нефтебитума. Земля казалась взъерошенной тяжелыми гусеницами тракторов и автомашин. За стройкой лежала спокойная равнина с редкими перелесками, покрытая снегом. Наст блестел, точно зеркало.
По дороге одиноко шагал Саша Балашов, порой останавливался и, повернувшись лицом к новым домам, подолгу смотрел на них. Шел он в деревню Синеглазово, где жил Федоско Скворцов, с которым познакомился он на вечеринке у штукатурщиц. Он-то и сманил Сашу ехать на Север. Не помогли увещевания Фирсова, который по-отечески пожурил за пьянку и плохое отношение к работе. Слушая начальника участка, Саша отводил глаза в сторону и бездумно теребил рукав полушубка.
— Почему не желаешь работать? — допытывался Фирсов. — Чем недоволен?
Балашов переминался с ноги на ногу и молчал.
— Иди и принимайся за дело.
Саша вышел. Постоял у порога конторы, посмотрел по сторонам. Из-за угла барака показался его новый дружок Федоско и спросил тихо:
— Ну, что он?
— Уговаривал остаться.
— А ты как решил? — острое лисье лицо Скворцова вспыхнуло, плутоватые глаза выжидательно уставились на Балашова.
— Я ничего не сказал, — ответил понуро Саша.
— Ладно, иди в общежитие, а утром, когда ребята уйдут на работу, забирай манатки — и к нам. Документы мы тебе охлопочем. Ладно? — Балашов кивнул головой. Заметив издали подходившего к конторе Позднякова, Федоско юркнул за барак.
Василий шел размашистым шагом, засунув по привычке руки в карман полушубка.
— Андрея Никитовича видел? — спросил он.
— Видел, — Саша исподлобья посмотрел на бригадира.
— Вот что, — Поздняков положил руку на его плечо и сказал с теплотой: — Выбрось ты из головы длинные рубли… Не связывайся с разными забулдыгами. По-комсомольски тебе говорю: оставь.
