Осокин шепотом подал команду. Люди бесшумно поползли к батарее. Возле орудий виднелись силуэты дремавших часовых. Из больших окон фирсовского дома на площадь лился яркий свет.
Припадая к земле, разведчики ползли неслышно. Вскоре раздался приглушенный крик часового, послышалось падение тела. Невдалеке захрапал конь и, тревожно поводя ушами, затоптался на месте. Во дворе Фирсова загремел цепью пес и, хрипло тявкнув, умолк.
В ту ночь, сняв замки с орудий, группа Осокина благополучно вернулась в расположение своего отряда.
На рассвете, замаскировав пулеметы на опушке бора, Русаков с основными силами обошел город и с запада обрушился на колчаковцев. Не ожидавшие нападения колчаковцы стали отходить к центру города. Артиллерия белых молчала. Развивая натиск, подразделение Батурина после короткого боя заняло подступы к площади. Улицы заполнились отступающими сербами. Тесня их ряды, конница Шемета упорно пробивалась к фирсовскому дому, где засел штаб белых. На помощь каппелевцам в город ворвалась конная сотня белоказаков. Передние ряды красноармейцев, оказавшиеся под перекрестным огнем, дрогнули и поспешно стали отступать.
— Подтянуть пулеметы! — бросил Русаков коротко Осокину и, пришпорив лошадь, с группой всадников помчался на помощь Епифану. Там шел горячий рукопашный бой. Слышались стук прикладов, лязг клинков, выстрелы, разрывы гранат. Получив неожиданную помощь, белогвардейцы продолжали теснить отряд Батурина. Эскадрон Шемета отбивал яростные атаки атаманцев. Опасаясь прорыва, учитывая обстановку, конники под командой Русакова вихрем ворвались на площадь.
Лошадь Григория Ивановича была убита. Выпустив из револьвера заряды на наседавших каппелевцев, Русаков схватился за шашку. Началась отчаянная рубка. Увлеченные командиром красноармейцы от защиты перешли к нападению. Численный перевес был на стороне врагов. Шаг за шагом отряд Батурина начал отступать к ближайшим улицам. Казалось, еще несколько минут — и красноармейцы дрогнут.
Русаков упал. К нему подбежал Батурин. Поднимая раненого командира, крикнул:
— За родную землю! Ни шагу назад!
Бойцы, сомкнув ряды, остановились, продолжая отбивать атаки противника. Со стороны Горянской слободы зататакали пулеметы Осокина. Показался и сам матрос. Его лицо дышало яростью, тельняшка была порвана, со лба струилась кровь. Втащив пулемет на крыльцо фирсовского дома, Осокин направил огонь по группе сербов. Заработали и соседние пулеметы красноармейцев. Схватка подходила к концу. Белоказачья сотня откатывалась. На отдельных улицах все еще слышались выстрелы отступающих беляков, но исход боя за Марамыш был решен.
Через час раненого Русакова Епифан перевез в свой дом.
Григорий Иванович очнулся перед утром. На маленьком столике слабым трепетным огнем горела лампа. Русаков сделал попытку повернуться на бок и, почувствовав сильную боль в правом плече, осторожно ощупал его.
Вошла Устинья, поправила огонь в лампе, опустилась на стоявший возле кровати табурет и молча положила руку на горячий лоб Русакова. Ласковое прикосновение женской руки, казалось, смягчило боль. Устинья с тревогой смотрела на бледное лицо.
«Должно, много крови потерял», — подумала она. Раненый медленно повернул голову к женщине.
— Спасибо, Устиньюшка, — прошептал он слабо.
…Приехала Устинья незадолго до прихода в Марамыш отряда Русакова. В Звериноголовской ей оставаться было нельзя: озлобленные неудачами на фронте, богатые казаки стали притеснять бедноту. А тут еще повадился Поликарп Ведерников, воинская часть которого в то лето находилась недалеко от станицы. День ото дня он становился нахальнее, добиваясь расположения Устиньи. В середине августа в домике Истомина поселился дутовский офицер Маслов, грузный, с багровым лицом и бараньими глазами. Однажды Устинья мыла пол. Лежавший на кровати Маслов вскочил, попытался обнять ее. Женщина выпрямилась, поспешно одернула юбку и сказала твердо:
— Не лапайся, а то дерну мокрой тряпкой по харе, узнаешь, как приставать!
Угроза не подействовала. Маслов вновь обхватил Устинью. Та вывернулась и, ударив его тряпкой по лицу, выскочила на улицу. Она ночевала у Черноскутовых. Утром старый Лупан, узнав обо всем, нахмурился:
