— Социальную жизнь недопустимо ставить на карту, — продолжал Прокофий Николаевич Мигалов, — в угоду прямолинейной программе, чтобы её можно было бессовестно приносить в жертву сомнительным экспериментам. Социальные реформаторы не смеют выдавать неоплатных векселей, не смеют быть демагогами, играющими на слепых вожделениях возбуждённой толпы!..
— Всё это абстракция, — перебил Григорий Каминский. — Народ, который вы называете слепой толпой, ждёт конкретных дел. Ждёт именно социальных реформ. Там всё просто: долой войну, землю крестьянам...
Теперь перебил, в крайнем нетерпении, Мигалов:
— Народ нуждается прежде всего в разумном освещении того, что свершается, в сознательном отношении как к своим нуждам, так и к силам, средствам и возможностям реформ. Социальных революций ещё не было в России, и то, что воспалённому уму фанатиков рисуется как социальная революция, в глазах историка и социолога является только погромом и гибелью культуры!
— Мы революционеры-практики! — воспалённо сказал Каминский. — Выйдите со своими общечеловеческими проповедями к рабочим, крестьянам. — За соседними столами прозвучало несколько одобрительных возгласов. — Что они вам скажут?
— Верно... — тяжко вздохнул Прокофий Николаевич. — Тут вы правы. Непросвещённому уму и тёмному народу... А сегодня русский народ... Не только русский, все народы, населяющие огромную империю, — это тёмная, озлобленная нуждой и гнетом сильных мира сего многомиллионная масса.
Опасная, непредсказуемая стихия, без всякого опыта политической жизни, без демократического мышления...
— Как вы боитесь собственного народа! — перебил Каминский и посмотрел по сторонам, ожидая поддержки.
Но за соседними столами молчали.
— И однако же я постараюсь закончить. — Теперь голос Мигалова звучал спокойно. — Естественно, большевистские лозунги такому народу близки и понятны. Главное — понятны... Земля — крестьянам! И, значит, силой забрать её у землевладельцев. Заводы — рабочим! Смерть буржуям! Словом, «грабь награбленное». Ведь так? Штыки в землю, и не надо защищать отечество. А ещё лучше — направить штыки против внутренних врагов... Да минует нас чаша сия. Но если... если это произойдёт... Россия будет залита реками крови. Русской крови...
— Но ведь невозможно, — перебил Каминский, и голос его был полон страсти, — завоевать социализм без насилия, без борьбы и крови.
— Социализм как великое будущее мировой демократии неоспорим! — Десятки напряжённых взглядов были устремлены на редактора газеты «Свободная мысль»; его голос звучал в полной тишине. — Но социализм не вводится в результате насилия, запуганности и растерянности! Он — дело органического совершенствования всей жизни и каждой человеческой личности в отдельности, он — вопрос вековой эволюции и постоянного прогресса разума и гуманности!
— Вы правы... — тихо сказал Каминский. — Может быть, вы правы. Но у истории каждой страны, очевидно, свои законы. Их не переделать, их действия не отменить. Сегодня, сейчас Россия жаждет социалистических преобразований. Народ не может ждать ещё десятилетия. Он изнемог... Его уже не остановить...
— Вот-вот!.. — перебил Мигалов. — Не остановить! И вы хотите возглавить эту поднявшуюся народную стихию, в которой сейчас разбужены все самые низменные инстинкты и жажда мести за вековые унижения, подчинить её себе, своим целям, а в конечном итоге использовать для захвата власти...
— Для захвата власти? — перебила на этот раз Ольга в крайнем изумлении.
— А разве не так? — усмехнулся Прокофий Николаевич. — Ведь это ваш Ленин говорит: «Главный вопрос всякой революции — вопрос о власти». И самое трагическое... трагическое для России — это то, что ваши цели и методы борьбы за них не разделит ни одна отечественная партия. Разве что левые эсеры.
Григорий протестующе замахал рукой:
— Мы готовы сотрудничать с любой партией, принимающей нашу программу и тактику борьбы!
— Добавляйте уж... — Мигалов невесело рассмеялся, — и конечную цель этой борьбы. Надеюсь, вы всё-таки понимаете: партия, принимающая вашу программу, тактику и конечную цель, перестаёт быть самостоятельной партией. И если предположить невозможное... Но сделаем такое допущение: вы получили власть. Завоевали! В этом случае вы остаётесь одни! И — неизбежно! — диктатура вместо демократии. Потом... Что вы сможете одни? Вы неизбежно начнёте совершать одну ошибку за другой. Вас некому будет поправить. Ваши вожди перегрызутся, пожрут друг друга, как пауки в стеклянной банке. И может создаться среда для любого исторического авантюризма...
