Для Григория все эти сведения были ошеломляющим открытием, он слушал, боясь пропустить хоть одно слово. Так же внимательно и напряжённо слушали Ленина все остальные.
— Тут есть некоторое оправдание такого положения, — сказал кто-то. — Всё-таки Россия — крестьянская страна...
— Правильно, крестьянская! — сердито, непримиримо перебил Ленин. — Вот и наши сатрапы о том же: пять шестых России составляет крестьянское деревенское население. Где, мол, на такую прорву напасёшься железа и всяких современных орудий? — Владимир Ильич побарабанил пальцами по шахматной доске. — Впрочем, воротилы капитала выход предлагают, и с ними в унисон поют наши сладкоголосые либералы всех мастей. Добавлю: в этой же компании и черносотенцы, и народники. Что надо сделать, чтобы россияне перестали быть нищими, стали наконец хоть сколько-нибудь людьми? Извольте! Дружный хор всей этой публики поёт: необходимо культурное развитие страны, дальнейший рост промышленности, городов, подъём производительности труда и прочая, и прочая. Да пустое всё это фразёрство, жалкие отговорки! Давайте поставим вопрос прямо: почему при всём своём вроде бы достаточном промышленном развитии Россия остаётся нищей страной, а народ бедствует? — Ленин обвёл всех, кто был в комнате, жгучим воспалённым взглядом. — Ответ прост, даже элементарен. Наши капиталисты-сатрапы не представители свободного и сильного капитала, вроде американского, а кучка монополистов, защищённых государственной помощью. К тому же они тысячами проделок и сделок связаны с теми именно черносотенными помещиками, которые своим средневековым землевладением и землепользованием — а в их лапах миллионов семьдесят десятин лучшей земли, — своим гнетом обрекают пять тысяч населения на нищету, а всю страну на застой и гниение. — Ленин вдруг встал, быстро заходил по комнате. — Разумеется, и господам помещикам, и господам капиталистам при таком мирном, эволюционном, видите ли, развитии России, которое они имеют наглость называть демократическим, живётся вполне вольготно. По существу, страна вместе с нищенствующим народом принадлежит им. При таком положении почему бы не порассуждать об общем культурном развитии и демократии в тиши своих усадеб и городских дворцов? Тем более к их услугам продажные либеральные писаки вроде того, что настрочил эту гнусную статейку в «Промышленности и торговле». Нет, друзья мои, путь к народному благоденствию есть только один...
— Революция! — вырвалось у Григория.
— Именно! — Ленин подошёл к Каминскому и положил ему на плечо руку. Даже через рубашку ощущался жар этой руки. — И другого пути нет. Кабинетная и редакционная демократия — фетиш. Есть одна демократия — демократия масс, вышедших на улицы, на митинги и демонстрации со своими требованиями. Второй шаг, если власть имущие упорствуют, — забастовки, дальше — всеобщая стачка. И наконец, когда мирные средства исчерпаны, — революция! Кто хочет нам с Гришей Каминским возразить?
Комната была наполнена согласным молчанием.
— И отлично! — Ленин азартно потёр руки. — Есть что ответить господам из «Промышленности и торговли» в нашей «Правде». Она теперь у нас называется...
— «Северная правда», — подсказал Борис Вигилёв.
— Так! — Возбуждение не покидало Владимира Ильича. — А теперь — минские дела. Слушаем вас, молодой человек!
...Через несколько часов Вигилёв провожал Каминского до дома. Некоторое время, переполненный впечатлениями, Григорий молчал. Накрапывал тихий тёплый дождик. Борис Вигилёв раскрыл над их головами большой чёрный зонт с ручкой, которая могла служить и тростью.
— Владимир Ильич в Поронине давно? — наконец спросил Каминский.
— С апреля. Собственно, они живут не в самом Поронине...
— Кто — они?
— Владимир Ильич переехал сюда на лето из Кракова с женой Надеждой Константиновной и тёщей Елизаветой Васильевной. Поселились они в деревушке Белый Дунаец, недалеко от станции. Есть там так называемая вилла Терезы Скупень, скромная, но очень симпатичная летняя дача. Думаю, визиты туда вам предстоят. Вы Ленину понравились, он мне успел об этом шепнуть.
