— Есть! — Кожаринов рвался в «бой».
...Действительно, на Курском вокзале бушевал митинг железнодорожников. В это утро ударил сильный мороз с порывистым северным ветром, и поэтому потрясённые убийством товарищей железнодорожники собрались в здании вокзала. Зал был переполнен возбуждёнными людьми.
— Идти на Совет! — кричали со всех сторон.
— Поднимать оружейный!
— Под суд ленинских ставленников!
И вдруг кто-то закричал:
— Нас окружают красногвардейцы!
Как бы в ответ на эти слова, прозвучала пулемётная очередь, разлетелись стёкла в окнах, несколько человек, стоящих к ним близко, упали. Послышались стоны, и кровь запятнала стены и пол...
В зал ворвались красногвардейцы во главе с Кожариновым (он стрелял из нагана в потолок) и Максимовским, который орал, перекрывая шум:
— Николаев! Всех, кто в президиуме, к стене, обыскать! Против советской власти выступаете, сволочи? Всех контрреволюционеров расстреляем!
Крики, стоны, люди, давя друг друга, бросились к выходу — паника.
— Дружина распускается! Все оружие сдать немедля!..
...Семь рабочих было ранено, двое тяжело. Убитых, только по счастливой случайности, не было. Казарму дружины железнодорожников красногвардейцы взяли под охрану. Началось изъятие оружия.
Пятнадцатое января 1918 года было отмечено двумя событиями.
Утром началось заседание Тульского Совета, на котором по требованию фракции меньшевиков предстояло обсудить кровавые события четырнадцатого января на Курском вокзале.
Народный дом был битком набит. Галёрку заполнили железнодорожники и рабочие оружейного и патронного заводов.
Первым слово взял меньшевик Беркович.
Пала мгновенная тяжёлая тишина. И в ней звучал молодой страстный голос:
— Вчера на Курском вокзале пролилась рабочая кровь. Двое наших товарищей подло убиты, семеро ранены. Кто повинен в этом ужасном преступлении? Штаб Красной гвардии, руководимый Военно-революционным комитетом во главе с узурпатором власти в Туле Каминским — вот истинные убийцы, кровопийцы нового режима! Вот кто расстреливает рабочих!
— Позор! — закричали с галёрки.
— Под суд!
— Палачи! Опричники!
К самому краю сцены от стола президиума выбежал Григорий Каминский, и был он страшен, неумолим, безумная чёрная энергия источалась его большим, сильным, молодым телом.
— Мерзавцы! — закричал он в зал и галёрке. — Мерзавцы! Вы обвиняете нас, большевиков? Для нас нет других интересов, кроме интересов рабочего класса! Мы защищаем вашу власть! Вашу! И никому не позволим посягать на неё! Мы уничтожим всех, кто пойдёт против нас! Всех! Слышите? Всех пересажаем в тюрьмы!.. А кто не образумится... Мерзавцы!.. — Каминскому не хватало воздуха.
— Тюрем не хватит всех пересажать! — крикнули из зала. А с галёрки белыми птицами летели листовки.
Вот что было в них:
«Свершилось. Тульские красногвардейцы приступили к исполнению своих кровавых обязанностей.
Группа насильников расстреляла рабочих-железнодорожников, разогнала штыками пролетарское собрание, обыскивала, как банда свирепых жандармов, товарищей рабочих.
Рабочие и работницы! Ваш долг протестовать против виновников кровавых преступлений. Провозглашайте с нами: «Под суд убийц!»
Тульский комитет РСДРП (меньшевиков)».
— Провокация! — кричал Каминский. — Охрана! Немедленно в зал! Вывести всех посторонних!
Между рядами загрохотали красногвардейские сапоги. Фракция меньшевиков вместе с «посторонними» (а ими были рабочие, чьи интересы для новой власти — «превыше всего») покинули зал.
В нём остались только большевики. Через час была уже принята соответствующая резолюция.
...А во второй половине дня по улицам Тулы прошла грандиозная рабочая демонстрация, молчаливая и скорбная. Похоронная процессия. Она началась на площади у Курского вокзала. Два открытых гроба с телами Сошникова и Илларионова, сменяясь, на руках несли железнодорожники и рабочие тульских заводов.
Мороз уменьшился, стих ветер, шёл снег.
Суворовская улица (ныне Красноармейский проспект). Посольская (ныне всё ещё Советская), Киевская (ныне — до сих пор! — проспект Ленина). Народ всё прибывал и прибывал. Молча, грозно, скорбно...
