Равель Дюральд, или скорее его отец, был одним из этих немногих.
Но Равель не занимал достойного места в обществе не только из-за этого. Его отец незадолго до смерти впал в вольнодумство, оставил церковь и большую часть времени проводил в сочинении романов о привидениях и странных неземных женщинах. Его труды приносили ему заработки, которых едва хватало на перья, поэтому он отправился с женой и детьми в деревню и тем самым уготовил им жизнь в полуразвалившемся домике на содержании у своего старого друга, мсье Жиро, который был отцом Аниного жениха Жана.
Именно тогда Жан и Равель подружились, их дружба продолжалась и после того, как отец Равеля умер, а мать несмотря на уговоры переехала с сыном в Новый Орлеан. Мать Равеля, практически испанка, не закончила свою жизнь вдовой, как это тогда случалось. После неприлично короткого интервала – менее чем два года – она снова вышла замуж, что было воспринято окружающими как окончательное свидетельство отсутствия в семье хороших манер и должного воспитания. Ее муж, отчим Равеля, испанский креол па имени сеньор Кастилло, был отменным фехтовальщиком и держал в городе тренировочный зал, где обучал всех желающих этому мужественному искусству.
Одно из неписанных креольских правил гласило, что единственными приемлемыми занятиями для джентльмена являются профессии врача, юриста и политика. Человек может вкладывать свои деньги в различные коммерческие предприятия, но не должен работать в них сам. Молодой же Дюральд был не только лучшим учеником своего отчима, но и часто скрещивал шпагу с юными щеголями, которые посещали salle d'armes[11], чтобы совершенствоваться в этом искусстве и увеличить свои шансы на победу в дуэлях. Именно его практически профессиональное владение шпагой усугубило его дуэль с Жаном, сделав ее по существу убийством.
Когда она наклонилась над Равелем, его рука оказалась у ее бедра. Она ощущала из-за этого какое-то беспокойство и, взяв салфетку в левую руку, подняла его руку правой рукой, чтобы согнуть ее в локте и положить ему на грудь. Взяв его ладонь в свою, она на мгновение замерла, рассматривая красивую форму его кисти, его длинные и тонкие пальцы. Прикосновение его пальцев было легким и одновременно теплым, каким-то интимным, и это вызывало у нее странное беспокойство. Интересно, что чувствуешь, подумала она, когда такие пальцы ласкают тебя? Было много женщин, которые знали ответ на этот вопрос.
Его пальцы судорожно дернулись и на мгновение крепко сомкнулись вокруг ее кисти, прежде чем снова расслабиться. Аня быстро положила его руку ему на грудь, выпрямилась и едва дыша ожидала, что будет дальше. Минуту спустя Равель вздохнул и глухо простонал. Время шло, но никаких изменений не было. Аня снова наклонилась, чтобы прополоскать салфетку в тазу с водой, и снова начала вытирать кровь с его виска.
Ресницы Равеля медленно поднялись, он остановил на ней свой взгляд, всматриваясь в правильный овал ее лица, слегка приоткрытые губы и морскую синеву ее глаз. Образ Ани не исчезал, ее черты не были искажены гневом или ненавистью. С огромным усилием он поднял руку и кончиками пальцев прикоснулся к ее щеке. Это была она – настоящая, живая. Он озадаченно нахмурил брови и прошептал:
– Аня?
Она оставалась недвижимой, как бы подчиняясь какой-то неожиданной внутренней силе. Она уловила выражение недоверия на его лице и почувствовала, как что-то перехватило ей горло. Она встретила вопросительный взгляд его темных глаз и ощутила таящуюся в них боль как свою собственную. Она почувствовала себя виноватой.
Нет, она не должна поддаваться слабости только потому, что Равель Дюральд ранен. Не только она одна в этом виновата. Аня резко подняла голову и встала со стула, а затем взяла тазик и отнесла его к столику возле камина.
Темная волна отчаяния захлестнула глаза Равеля, затем он опустил веки, чтобы скрыть выражение своих глаз. А когда снова поднял их, его взгляд уже стал более осмысленным. Он обвел глазами комнату, оценивая обстановку.
Наконец он заговорил, отрывисто, но спокойно:
– Сарай с хлопкоочистительными машинами.
