Это было блистательное и фантастическое зрелище. «Сент-Чарльз Театр» был залит ярким газовым светом, струившимся из огромных кованых люстр в готическом стиле, с матовыми шаровидными светильниками. Деревянный настил поверх паркета был натерт до такой степени, что отражал не только теплые огни люстр, но и белые гипсовые колонны, украшенные наверху позолоченными аканфовыми листьями, малиновый бархат занавеса, фигурные балюстрады лож и узор в виде лир на высоком куполообразном потолке. Красные, зеленые и золотые шелковые ленты свисали с потолка и были прикреплены к верхнему ряду лож. Они слегка колыхались в волнах теплого воздуха, поднимавшемся от горячего газового света, и как будто двигались в такт исполняемому оркестром вальсу.
А внизу кружились одетые в шелк, бархат и кружева танцоры, и их глаза сверкали от удовольствия сквозь прорези масок, закрывавших лица. Там девушка, одетая средневековой дамой в остроконечном головном уборе, задрапированном вуалью, танцевала с бедуином в развевающихся одеждах. Здесь монах с крестом, болтающимся где-то у колен, вальсировал с дамой в костюме весталки. Под руку с одним из ибервильских драгунов прогуливалась леди в высоком напудренном парике и красной ленточкой на шее, что означало костюм аристократки времен Французской революции. Мерцала золотая парча. Послушные движению воздуха, мягко развеваясь, проносились перья головных уборов. Стеклянные украшения соперничали в своем блеске со сдержанным сверканием настоящих драгоценных камней. Воздух был напоен ароматом духов, к которому примешивался едва ощутимый запах нафталина от карнавальных костюмов, хранившихся до начала этого сезона Марди Гра. Разговаривали все довольно громко, чтобы музыка не мешала услышать друг друга, время от времени раздавался приглушенный смех. В зале царила атмосфера безудержности и рискованного удовольствия, так как за анонимностью маскарадных костюмов велись скрытые флирты.
Аня Гамильтон, стоявшая у одной из колонн, поддерживавших ложи бельэтажа, и наблюдавшая за танцующими, еле сдерживала зевоту. Она опустила свои темные, каштановые на концах ресницы. От дыма и непрогоревшего в светильниках газа она ощутила головную боль, а может, она была вызвана тугим шнурком ее светлой атласной полумаски. Музыка гремела, хотя шарканье ног и шум голосов почти заглушали ее. Было еще рано, но за последние недели Ане часто приходилось ложиться спать поздно ночью. Это был уже ее пятый бал-маскарад с тех пор, как они приехали в Новый Орлеан вскоре после Рождества, и она была бы не против, чтобы он оказался последним, хотя прекрасно знала, что ей придется посещать их в течение двух недель, до наступления благословенной передышки – Великого поста.
Марди Гра когда-то был языческим праздником плодородия и наступающей весны. Он и получил название «Луперкалий» по имени пещеры, в которой совершались обряды поклонения Пану, божеству Аркадии, земли влюбленных. Во времена Римской империи этот праздник стал оправданием обжорства и распутства. Отцы церкви попытались устранить его, но были вынуждены включить его в состав обрядов Воскресения. Марди Гра был объявлен последним днемх развлечений перед наступлением сорокадневного Великого песта перед Пасхой. Священники называли свой праздник по-латыни carnele vare – словом, которое в свободном переводе означает «прощай, мясо». Именно французы назвали этот день «Марди Гра» (буквально: «Жирный Вторник») из-за существующей у них традиции торжественно проводить по улицам «огромного быка», символизирующего праздник. А в годы правления Людовика XV благодаря французам стало традицией устраивать в течение нескольких недель перед последним праздничным днем роскошные представления, в том числе и балы-маскарады.
Именно за это последнее Аня испытывала неприязнь к галльской расе. Не потому что ей не нравились балы-маскарады, вовсе нет. Она всегда с большим удовольствием посещала один-два первых бала зимнего сезона, или сезона визитов, как это называлось в Новом Орлеане. Но Аня никак не могла понять, почему мадам Роза и Селестина посещают каждое подобное мероприятие, на которое получали приглашение. Должно быть, это ее англосаксонское происхождение сопротивлялось такому затянутому веселью: оно было накладно, скучно, но, самое главное, – изнурительно.