Сначала Аня направила экипаж прямо к дому. Самсон вышел и позвонил в дверь. Когда Дениза, экономка, которая жила вместе со своим сыном Марселем в мансарде, спустилась и открыла дверь, Аня вышла из экипажа и вошла в дом. Через несколько минут она вновь появилась со связкой ключей. Забравшись в ландо, она приказала кучеру править к хозяйственным постройкам позади дома.
Они проехали мимо каретного сарая и конюшен, а потом свернули на дорогу между дубами. По обеим сторонам дороги были расположены коптильня, бондарня и кузница, амбары и курятники, маленькая церковь, рядом с которой был установлен большой колокол плантации, больница и хижины рабов, из труб которых уже начинали подниматься в холодный утренний воздух струйки дыма. В самом конце дороги стояло здание с хлопкоочистительными машинами.
Большое приземистое строение из посеревших от времени кипарисовых бревен стояло прямо на краю поля. В его боковых стенах были сделаны огромные дверные проемы на половину всей ширины здания. Справа был расположен вход, куда въезжали наполненные хлопком телеги. После разгрузки они выезжали через проем в левой стене. Находившиеся внутри машины, холодные, молчаливые и блестящие от смазки, доставали до верхнего этажа и в темноте казались каким-то металлическим монстром. Почти весь верхний этаж использовался для хранения хлопка в кипах, пока его снова не погружали на телеги и не отвозили к реке, чтобы перегрузить там на пароход. Но небольшая часть верхнего этажа была отгорожена стеной так, что образовалась небольшая комната, в которую можно было подняться по ведущей только туда лестнице. Именно здесь провел много лет Анин дядя Уилл.
Экипаж остановился у разгрузочной платформы внутри здания.
Аня вышла первой и поднялась по ступенькам, чтобы открыть дверь, пока Самсон и Илайджа поднимали Равеля, чтобы вынести его из экипажа. Она на какое-то мгновение задержалась и обвела взглядом старое темное здание, волокна хлопка, прилипшие к грубо обтесанным доскам и висящие серыми клочьями в паутине и грязных птичьих гнездах в углах здания. Воздух был сырым и холодным, пахло раздавленными семенами хлопка, прогорклым маслом, потом и сыростью от земли. Она не хотела бы остаться в этом месте надолго, но вынужденное пребывание здесь Равеля Дюральда тоже не продлится больше, чем день-два.
Пытаясь пронести длинное тело Равеля через узкую дверь экипажа, негры ударили его головой о косяк. Мужчина, находившийся в бессознательном состоянии, хрипло простонал.
– Осторожно! – Аня ощутила острое беспокойство.
– Да, мамзель! – ответили в один голос Илайджа и Самсон, посмотрев друг на друга. В их взглядах угадывалось облегчение от того, что ноша вдруг подала признаки жизни.
Осторожно, как сиделки у новорожденного, они пронесли высокого джентльмена вверх по ступенькам на маленькую площадку перед дверью в комнату. Аня повесила ключ туда, где его всегда прятали, на крюк позади лампы, затем толкнула дверь с маленьким зарешеченным окошком и прошла в комнату. Она подошла к кровати, расправила матрас и слегка взбила его.
Через окна над кроватью в комнату проникал серый утренний свет, который не смог рассеять полумрак комнаты. Пока Самсон и Илайджа устраивали Равеля на матрасе, Аня подошла к столику у камина, взяла с него лампу и потрясла ее, чтобы определить, достаточно ли в ней масла, а потом выдвинула ящик стола и принялась искать в нем спички. Ей не сразу удалось найти сухую спичку, но в конце концов лампа зажглась, осветив комнату желтоватым светом. Аня поднесла ее к кровати и стала рассматривать своего пленника.
Плащ с него был снят в экипаже, потому что был слишком пропитан кровью, из рубашки сделаны бинты, которыми сейчас и была обмотана его голова. Пелерина, ранее накинутая на плечи, сползла, обнажив его до пояса. Свет лампы бросал золотистые отблески на обострившийся профиль фигуры, смягчая его и придавая его грудной клетке бронзовый оттенок.
Она ожидала, что будет испытывать в этот момент нечто вроде триумфа. Вместо этого она ощущала только усталость, раздражение и желание как-то защитить себя. Более того, когда она посмотрела на Равеля Дюральда, ее охватило чувство, близкое к раскаянию. Лежавший совершенно неподвижно, находившийся без сознания человек излучал такую силу и мужественность, что она на миг пожалела о том унижении, которому он подвергся.
