— Почему ты так решил, Генри?
— А можно я шепотом скажу, сэр? — Он подошел ближе. — Джек Харгривз заметил, что он в одной рубашке, рваной, грязной. Решил, что он один из них, сэр.
— Один из кого, Генри? — неприятным тоном переспросила директриса.
— Беглый сумасшедший, сэр, — солгал Генри. — Псих.
— Псих или нет, — сказал сержант, — но если это дело рук взрослых, это преступление. А теперь извините меня, преподобный отец, я соберу вещественные доказательства. После этого здесь можно будет навести порядок.
Он подошел к могиле и соскреб в небольшой конверт немного черной краски, которой были выведены мерзкие надписи. Я заметил, что краска еще не высохла — она легко сошла с белого мрамора. Сержант, принюхавшись, сморщил нос.
Мы оставили его в церкви и поехали обратно в школу; всю дорогу директриса испускала вздохи, словно дракон, остывающий после того, как дышал огнем. Доринда издавала едва слышные самодовольные звуки, похожие на требование извинений от начальства.
Звонок у двери магазина зазвенел, когда я варил кофе. Вошедший оказался молодым сержантом из церкви; он был в форме. Я предложил ему чашечку; он принялся расхаживать по моему магазину, разглядывая вещи.
— Это все уже оплачено, сержант, — предупредил я резко, но как бы в шутку.
— Не волнуйтесь, сэр, — успокаивающим тоном ответил он. — Я сам немного занимался старинными вещами. Прекрасные венские часы… вижу, стоят двадцать фунтов.
Я поднял брови.
— Для вас — девятнадцать, сержант. Или это взятка полицейскому при исполнении обязанностей?
Как ни странно, он рассмеялся и достал чековую книжку.
— Боюсь, я не обычный сержант; у меня по всем предметам «отлично». Это не дает покоя моему суперинтенданту. Он думает, что во мне есть нечто сверхчеловеческое. Сначала он отправил меня в Брэмшилл-колледж,[45] чтобы от меня избавиться, а теперь держит в штаб-квартире, чтобы я разбирался с благородными или со всякими чудными делами, вроде этого случая в Тэттершеме.
— Значит, дело получило продолжение?
— О да. В некотором роде. Мы знаем, что у него есть ключ от церкви.
Я издал удивленный возглас.
— Викарий нанял женщину, чтобы вычистить памятник, затем закрыл церковь; он думал, что у него единственный ключ. Неделю спустя он заглянул туда — оказалось, шутник снова взялся за свое. Он был там еще трижды за последние две недели. Я провел несколько бессонных ночей в ризнице, но, пока я сидел там, ничего не произошло. В первую ночь, когда меня не было, надписи появились снова.
— Вам не позавидуешь, — сказал я. — Отвратительное место. Не хотел бы я провести там ночь в одиночку даже за жалованье суперинтенданта.
— Я был не один, сэр, — криво усмехнулся он. — Со мной был местный бобби.
— И что он об этом думает?
— Ничего. Он новенький — в прошлом году перевели из Строппинга. Боюсь, деревенские бобби сейчас не те, что прежде. Я хотел попросить вас поехать со мной и осмотреть здание еще раз, сэр, если вы не возражаете. Мне нужно ваше профессиональное мнение.
— Вы же знаете, что это не дети.
— Знаю.
Перед тем как уйти, я сунул в карман фотографии, сделанные в церкви. Точнее, одну из них.
Я смотрел на интерьер церкви в ужасе. Казалось, все могилы были осквернены.
Уильям Трентон,
служивший викарием в этом приходе в течение сорока лет,
неутомимый поклонник церковной музыки.
Музыка его очаровывала слух,
а мягкость его манер завоевывала сердца.
MDCCCV
На могиле дрожащей рукой, словно в ярости, было выведено:
Вор, вымогатель, верни десятину,
из-за которой ты погубил Джека Бартона
На надгробии леди Непоколебимой Добродетели и Великого Милосердия нацарапали:
Она распутничала с собственным сыном
Я ходил от одного надгробия к другому.
— Отвратительно! — воскликнул я. — Но не так уж глупо. Кажется даже, что он все о них знал. Свихнувшийся краевед?
— Забавно, что вы это сказали. Я порылся в церковных архивах. Был такой фермер по имени Джон Уилберфорс Бартон, умер в тысяча семьсот восемьдесят третьем году. Лишился земель, покончил с собой, и его запретили хоронить в освященной земле. А леди, о которой это написано, — у нее был сын, который так и не женился. Она его пережила. Так что все надписи имеют смысл. Как будто он знал этих людей лично.
