В понедельник утром телефон у меня в магазине зазвонил, возвещая о неприятностях. Это была директриса, и даже по телефону я понял, что губы ее крепко сжаты и что она трясется от ярости.
— Вам лучше всего приехать немедленно, мистер Эшден! Я с самого начала знала, что из этой затеи с церковью ничего хорошего не выйдет. По-моему, нужно собрать совет управляющих, но, мне кажется, сначала надо поговорить с вами.
Я преодолел милю до школы за рекордное время. Директриса, ожидавшая у входа, сразу же на меня набросилась. Губы ее действительно были крепко сжаты, и она действительно тряслась. Она повела меня в холл, где располагалась выставка Доринды, которую пока не перенесли в администрацию. Дрожащей рукой директриса указала на большой рисунок, висевший в центре. Это было изображение надгробия времен Регентства, выполненное Генри и Джеком Харгривзом; леди в плаще по-прежнему походила на увядший лист салата, но надпись была закончена:
Памяти Мэри Крейг,
женщины образцового благочестия и благоразумия,
покинувшей этот бренный мир в возрасте 29 лет,
но успевшей приобрести
ту зрелость духа, что не зависит от числа прожитых лет.
MDCCLXXX
К несчастью, поверх этой строгой надписи огромными неровными буквами были выведены другие слова. Слова «прелюбодейка», «блудница» и «публичная девка».
— Вот, — заявила директриса, — что выходит из опрометчиво устроенных экспедиций.
Она повела меня в свой кабинет. Инспектор был там, выглядел он слегка бледным перед лицом такого бурного приступа женского гнева. Здесь была и Доринда — она сильно раскраснелась и имела вызывающий вид.
— Вы спрашивали мальчиков… об этом? — осведомился я.
— Разумеется нет.
— Могу я их увидеть? — спросил я как можно более спокойно. — Мне кажется, пора прекратить выставлять себя в дурацком свете.
— Что вы хотите этим сказать, мистер Эшден?
— Я хочу сказать, что подобные слова редко входят в словарь школьника двадцатого века.
Инспектор кивнул; он был неглуп. Директриса поняла намек, и Генри был вызван в кабинет.
— Генри, — начал я, — скажи мне, ты знаешь, что означает слово «блудница»?
Генри осторожно оглядел наши лица; он был стреляным воробьем и за милю чуял неприятности. Затем на лице его отразилось искреннее недоумение.
— Это когда кто-то заблудился? — предположил он.
— А «публичная женщина»?
— Ну, которая выступает перед публикой? — На лице его мелькнула ухмылка.
— Нет, Генри.
— Тогда не знаю, сэр. — Лицо его снова стало замкнутым.
— А скажи мне, Генри, как бы ты назвал… женщину… которая берет деньги за то, что идет с мужчиной?
На лице мальчишки появилось выражение неподдельного ужаса. Такие слова никогда не произносились в этой святая святых.
— Можешь отвечать, Генри, — произнесла директриса, едва шевеля губами.
— Э-э… шлюха, мисс. Девка с панели. Или подстилка. — Глаза его стали совершенно круглыми, сверкнули белки.
— Итак, если ты не знаешь, что такое «блудница», Генри, то зачем ты написал это слово на изображении могилы?
— Потому что оно было там написано, когда мы с Джеком пришли туда в субботу, сэр. Мы не знали, срисовывать его или нет, но решили, что это какое-то официальное звание.
Когда мы с инспектором бежали к машинам, я обогнал его на полных десять ярдов…
— Никогда за сорок лет моего служения Господу я не видел ничего подобного, — гремел преподобный Эрнест Лейси. — Стоит ради блага прихода впустить в церковь детей, и вот что происходит. В наше время дети…
— А вы можете предположить, — перебил его я, — как в наше время дети могли забраться так высоко? Я хочу сказать, есть ли здесь лестница, которой они могли бы воспользоваться?
Молодой полицейский сержант, которого Лейси привел с собой, глубокомысленно кивнул.
— Лестницы нет, — ответил преподобный Лейси. — Должно быть, они принесли ее с собой.
— На велосипедах?
— Это работа взрослого человека, сэр, — сказал сержант. — Это видно по размаху, по высоте букв. — Он встал на скамью и потянулся. — Высокий парень — почти как я. Это не дети, преподобный.
— Отвратительно.
— Генри, — спросил я, — а этот лысый старик был здесь, когда вы приезжали во второй раз?
— Ага, — ответил присмиревший Генри. — Болтался вокруг, пялился на нас. Но ничего не сказал. Я решил, что он нас выгонит, но он молчал. Его интересуют только девчонки… И еще, по-моему, он со сдвигом. — Генри покраснел и смолк.
