— Вы были одни, вас никто не подслушивал? — спросил Исаак.
— Мы находились в центре садика, разговаривали негромко, — ответил Даниель. — У Жуакина очень тихий голос. На людной улице его не расслышишь. Так что если даже монахи прятались в монастыре, не думаю, чтобы они могли нас подслушать.
— Я не был бы совершенно в этом уверен, — сказал врач.
— Может быть, и нет, сеньор Исаак, — заговорил Даниель с несколько смущенным видом. — Однако долгое время спустя — разговаривая с Жуакином, нужно набраться терпения — он сказал: «У меня ее нет. У меня забрали все, когда я был болен, но чаши у меня не было». Потом очень серьезно посмотрел на меня и сказал: «Я знаю, где она. Я всегда знаю, где она». Он говорил так мягко и так искренне, сеньор Исаак, что я почти поверил ему.
— И это все?
— Нет, — ответил Даниель. — Зайдя так далеко, я решил, что могу спросить его о чаше. И спросил, правда ли, что она опасна в руках грешника. Он ответил, что она священная, добрая и никому не причинит зла, но он должен отнести ее в горы, где она будет в безопасности. После этого, о чем бы я его ни спрашивал, я получал тот же ответ и в конце концов сдался.
— И это все?
— Все, что имеет какой-то интерес, сеньор Исаак.
— Даниель, расскажи все, что помнишь. Мне хотелось бы узнать и незначительные подробности.
— Как хотите, сеньор Исаак. Временами он говорил слишком уж сбивчиво, но я постараюсь. Я пожелал ему доброго пути. Жуакин ответил, что он уже почти готов к уходу, но не может пуститься в путь, пока луна очень яркая. Он был совершенно помешанным, сеньор Исаак, потому что тогда на нас весело светило утреннее солнце. Я согласился, что это было бы трудно — что еще можно было сказать? — и ушел, потому что из монастыря вышли несколько монахов, мне пришло в голову, что они могли заинтересоваться, о чем мы говорим.
— Они заинтересовались, — сказал Исаак. — Но гораздо меньше, чем я. Мне бы хотелось поговорить с этим парнем.
Он поднялся и стал медленно расхаживать по двору.
— Но, боюсь, скоро для этого станет слишком поздно.
Позади них лязгнули ворота, потом послышались легкие шаги по камням двора.
— Это вернулся Юсуф, — сказал Даниель.
— Господин, — спросил мальчик, — я был вам нужен? Вы сказали мне, что хотите отдохнуть…
— Я отдыхал, Юсуф. Нужен ты мне не был.
— Я вернулся так быстро, потому что получил сообщение для вас, — сказал мальчик, протягивая квадратик сложенной бумаги.
Исаак осторожно пощупал его. Он был запечатан воском, но знаки на печати были неразборчивы.
— Кто-то хочет встретиться со мной, — сказал врач, — но в такой тайне, что запечатал письмо изо всей силы. И как он думает, кто его прочтет?
— Я не должен больше вмешиваться в ваши дела, — сказал Даниель, поднимаясь на ноги.
— Спасибо, Даниель, — сказал хозяин дома — Мне было очень интересно то, что ты рассказал.
— До вечера, сеньор Исаак, — сказал молодой человек и ушел.
Исаак сломал печать, провел пальцами по поверхности бумаги и отдал ее Юсуфу.
— Там что-то написано, господин, — сказал мальчик.
— Прочесть можешь?
— Да, — неторопливо ответил Юсуф. — Надеюсь. Но буквы неразборчивы.
— Тогда позови Ракель, — сказал Исаак. — Вдвоем вы сможете разобрать написанное.
— Читать трудно, папа, — сказала успокоившаяся Ракель. Она умылась, но была рада, что может избежать внимательного взгляда матери. — Чернила бледные, перо отвратительное, почерк ужасный. К счастью, письмо короткое.
— Сможешь прочесть его? — спросил Исаак. — Признаюсь, мне не терпится узнать, что есть в письме, кроме неразборчивого почерка.
— Извини, папа. Оно начинается: «Уважаемый сеньор Исаак. Простите этот срочный вызов, но если… — Ракель умолкла, разбирая следующее слово. — Если возможно, приходите в мой дом между закатом солнца и восходом луны, со… — Она снова сделала паузу. — Кажется, тут написано: «со всей возможной осторожностью. Грааль найден, и мне нужен ваш совет. Если вы преподнесете чашу Его Преосвященству в знак доброй воли, это может оказаться значительным шагом на пути к примирению между вами. Подписано «Висенс», — сказала Ракель, возвращая письмо отцу.
— Висенс, — сказал Юсуф. — Этого не может быть.
