Пятница, 2 июня 1780 года,
Западный Суссекс, Англия
Гэбриел Краудер открыл глаза.
— Господин Краудер, сэр?
В комнату пробивался слабый свет. Утренняя заря.
— Если кто-нибудь явился, отошлите его прочь, — велел Краудер.
Он моргнул. Горничная не двинулась с места.
— Она не уйдет, сэр. Это госпожа Уэстерман из Кейвли-Парка. Она сказала, что не отступит, сэр. И велела передать вам вот это.
Горничная протянула Краудеру листок бумаги, стараясь не приближаться к постели, словно боялась, что хозяин укусит ее.
Это было необычное вторжение. С тех пор как прошлым летом Краудер поселился в Хартсвуде близ Пулборо, он так усердно пренебрегал соседями, что вскоре они вовсе перестали наносить визиты. У него не было необходимости в скрашивающих досуг компаньонах, а также ни малейшего желания принимать участие в различных увеселениях, пикниках и благотворительных ужинах, где собиралось провинциальное общество. Прочие жители городка никогда и не стремились к тесным сношениям с новым обитателем, однако, понаблюдав за ним месяц-другой, местные женщины сделали открытие: оказывается, простейший способ унять детишек — пригрозить им ужасным господином Краудером и его большим ножом. Он изучал анатомию. Хотел узнать, как действует организм, что могут рассказать телесные останки о жизни человека, и в его распоряжении были время и средства для исследований.
Особенные привычки новичка вскоре стали широко известны. В среде образованных людей он прослыл ученым мужем с ужасными манерами, а малограмотные сочли соседа дьявольским доктором, который вырезает души из живых тел непослушных детишек, а затем сжирает их.
Горничная по-прежнему протягивала ему записку — листок слегка подрагивал в ее руке. Издав утробный стон, Краудер выхватил послание и быстро развернул его. Записка на почтовой бумаге, взятой, как он успел заметить, с его собственного рабочего стола, что стоял внизу, была начертана изящной женской рукой. Составительница текста не потрудилась добавить ни приветствий, ни извинений по поводу раннего часа, ограничившись лишь десятком слов: «Я обнаружила мертвеца на своих угодьях. У него перерезана глотка».
Краудер вернул послание горничной.
— Поклонитесь от меня госпоже Уэстерман и передайте, что, как только оденусь, я буду к ее услугам. Велите оседлать и вывести мою лошадь.
Раскрыв рот, горничная воззрилась на хозяина.
— Будьте любезны сделать это немедленно, мадам.
Накануне вечером. «Музыкальная лавка Адамса»,
Тичфилдская улица близ площади Сохо, Лондон
Сьюзан Адамс прижала ухо к полу. Первого числа каждого месяца ее отец устраивал в своей лавке небольшой концерт для соседей и друзей. Он учредил этот ритуал с того момента, как его дело — печать и гравировка музыкальных партитур, а также сборников популярных песен и арий и продажа их живущим в Лондоне любителям музыки — начала приносить доход, пусть и небольшой. Концерты были чем-то вроде жертвоприношения в благодарность за семь комнат, мастерскую и внутренний дворик. Дети Адамса учинили собственные традиции, связанные с этим ритуалом. Джонатан обычно приходил в комнату Сьюзан, заявляя, что хочет лучше слышать музыку, а потом, удобно устроившись в постели сестры, засыпал еще до того, как заканчивали играть первый номер программы.
