— Это юный Ави, так ведь? — спросил Исаак. — Который служит Шальтиелю?
— И набирается у его ног великой мудрости, сеньор Исаак.
— Конечно же, мы придем. Немедленно.
Исаак направился к дому философа, известного в еврейском квартале и на много миль за его пределами своей великой ученостью и пониманием тайн Каббалы. Он ускорил шаг.
— Юсуф может сбегать домой за моими скромными лекарствами, которые, возможно, потребуются твоему хозяину.
— Бегу, господин, — сказал Юсуф.
Исаак несколько удивился, когда мальчик повел его не в спальню философа, а в кабинет.
— Сеньор Исаак, — сказал Шальтисль. — Благодарю, что пришли навестить меня.
— Я пошел к вам, как только услышал, что вы больны, сеньор, — сказал Исаак. — Но в таком случае вам нужно лежать в постели, отдыхать.
— Предпочитаю встретиться с вами здесь, — ответил каббалист. — Нам нужно обсудить кое-какие дела.
— Вот как? Разговор с вами всегда просвещает ум, сеньор Шальтиель. Хотя, послав за мной таким образом, вы напугали своего ученика Ави, он, кажется, счел, что вы находитесь в когтях смерти, — заметил Исаак. — Но вы не похожи на умирающего.
— Я болен, сеньор Исаак. Легкое несварение и небольшой жар. Я бы не подумал беспокоить вас из-за такого пустяка, но это дало мне удобный повод и увидеться с вами, и расшевелить юного Ави: он зачастую витает в облаках. Хоть я и твержу ему, что величайшие умы должны быть постоянно загружены монотонным учением и весьма усердной работой. Но он хороший парнишка.
Шальтиель сделал паузу.
— Я отвлекся от темы. Прошу вас, Исаак, присаживайтесь. Стул рядом с вами.
Юсуф придвинул своему учителю стул, и Исаак сел.
— Обследовать вас, сеньор Шальтиель?
— Не сейчас, Исаак. С этим можно повременить.
Он побарабанил пальцами по столу, а потом, уже другим голосом, более громким и уверенным, заговорил:
— Я не вижу ничего дурного в том, что вы посвящаете так много времени лечению епископа. Я думал об этом и решил, что тут нет ничего дурного.
— Благодарю, сеньор Шальтиель, — учтиво сказал Исаак.
— Однако меня очень беспокоит, что вы помогаете ему в поисках идолопоклоннического символа — этого орудия зла — которым он хочет украсить свой храм.
— Я не делал этого, сеньор Шальтиель, — сказал врач.
— Пожалуйста, позвольте мне высказаться, а потом можете отвечать.
— Конечно.
— Кроме того, сеньор Исаак, вы втащили в это болото свою простодушную семью, в том числе и Юсуфа.
— С чего вы взяли? — спросил Исаак. — Это неправда.
— Мне сказали, что ваша дочь Ракель и ваша жена помогают вам, как и ваш ученик. Этим вы подвергаете их и нас серьезной опасности. Говорят, из-за этого предмета в городе пробудилась сильная ярость. Связь вашей семьи с ним означают, что эта ярость вполне может обратиться против нашей общины и привести к ужасным последствиям. Если уж не можете держаться в стороне от ложного бога, то старайтесь уничтожить его, а не спасти от забвения.
Исаак сделал пять глубоких вдохов, чтобы подавить нарастающий гнев. Через несколько секунд он перестал гневаться на человека, у которого на каждую минуту слушания праздной болтовни приходится десять часов размышлений на пути к мудрости, и гнев его обратился против тех, кто исказил действительность и наполнил слух ученого ложью. Исаак не отвечал, пока не почувствовал, что сможет сдержаться.
— Сеньор Шальтиель, — заговорил врач, — я не сомневаюсь в вашей учености. Вы росли под руководством великих учителей, кое-кто из них учился вместе с самим Нахманидесом. Я не сомневаюсь в вашей мудрости, но прошу подумать, верны ли ваши сведения.
— Если что-то в данном вопросе может быть сказано в вашу пользу, сеньор Исаак, — произнес ученый холодным голосом, в котором звучало сомнение, — буду рад это услышать.
— Позвольте мне сказать, что, на мой взгляд, я делаю, и если вы обнаружите в этом зло, я выслушаю вас и…
— И прекратите?
— И подумаю, — ответил Исаак.
— Вы всегда были упрямы. Но я готов выслушать вас.
— Один человек — из числа моих пациентов — был убит.
— Все говорят, чарами и волшебством, — сказал ученый.
— Нет, сеньор Шальтиель. Кинжалом в сердце. Тут нет никакого волшебства. При этом у него была похищена крупная сумма в золотых монетах, треть которой принадлежит человеку, обладающему высокой репутацией и большим авторитетом в нашей общине.
