— Эй, Зеленец, — спросил Турандот, — есть хочешь?
— Ты говоришь, говоришь, — отвечал Зеленец, — и это все, что ты можешь.
— Это значит да, — пояснил Пьянье.
— Ну вот что, не тебе меня учить, что он говорит, — высокомерно бросил Турандот.
— Да я и не думал, — пояснил Пьянье.
— А сказал, — наябедничала вдова Аз.
— Не обостряйте ситуацию, — сказал Габриель.
— Понимаешь, — втолковывал Турандот сапожнику Пьянье, — я понимаю все, что понимаешь ты, и понимаю не хуже тебя. Не такой уж я дурак.
— Ну, если ты понимаешь не хуже меня, — сказал Пьянье, — то ты и вправду не такой дурак, как кажешься.
— У него дурацкий вид, потому он и кажется дураком, — пояснила вдова Аз.
— Ну наглая баба, — сказал Турандот. — Так и ждет, где подкусить.
— Так всегда бывает, если человек не пользуется уважением, — выдал приговор Пьянье. — Любая шваль плюет ему в рожу. Со мной-то она не осмеливается.
— Все люди — мудаки, — с неожиданной энергией оповестила вдова Аз. — И вы не исключение (адресовано это было Пьянье).
За что тут же получила увесистую оплеуху.
Каковую немедленно возвратила.
Но у Пьянье в запасе была еще одна, и она звонко впечаталась в Азовую физию.
— Во здорово! — заорал Турандот.
И он принялся отплясывать между столиками, неловко подражая Габриелле с его бессмертным номером «Умирающий лебедь».
Зази снова заснула. А Зеленец, явно из чувства мести, пытался выдавить свежие экскременты за пределы клетки.
Меж тем обмен оплеухами между Пьянье и вдовой Аз вовсю продолжался, а Габриель вовсю хохотал, глядя, как Турандот задирает ноги.
Однако все это оказалось не по нраву халдеям из «Курослепов». Двое из них, специализирующиеся на подвигах подобного рода, мигом подхватили Турандота под руки и, обжимая его с двух сторон, выволокли на улицу и швырнули мордой на асфальт, прервав тем самым кружение нескольких унылых такси, которое они вершили в поисках клиентов в прохладе раннего серенького утра.
— Ну нет, — сказал Габриель. — Так не пойдет.
Он встал и, когда халдеи, довольные содеянным, возвращались, дабы приняться за свои профессиональные обязанности, схватил их и стукнул лбами так сильно и так прекрасно, что оба сукиных сына рухнули наземь, причем их головы вошли друг в друга.
— Браво! — в едином порыве вскричали хором Пьянье и вдова Аз, прекратившие для такого дела обмен посланиями.
Но третий халдей, большой спец по части мордобоя, решил одержать молниеносную победу. Прихватив сифон, он задумал врезать всей его массой по кумполу Габриеля. Однако Пьянье предвидел возможность контратаки. Другой сифон, не менее массивный, взметнулся его стараниями в воздух и в конечной точке своей траектории причинил изрядные повреждения незначительной головенке коварного халдея.
— Во здорово! — взорал Турандот, который обрел-таки вертикальное положение на проезжей части, хотя и с ущербом для тормозов нескольких ночных колесниц, получивших к тому времени статус утренних, и теперь вновь проник в заведение, выказывая благородное желание вступить в бой. И тут со всех сторон полезли орды халдеев. Это ж уму непостижимо, сколько их там было. Они перли из кухонь, из подвалов, из служебок, из подсобок. Их плотная масса поглотила Пьянье, а затем и Турандота, осмелившегося ринуться на них. Но справиться с Габриелем оказалось не так-то легко. Подобно жуку, атакованному полчищами муравьев, подобно быку, облепленному кровососами, Габриель подпрыгивал, взбрыкивал, отряхивался, расшвыривая в разные стороны метательные снаряды в виде человеческих тел, которые крушили столы и стулья либо падали к ногам клиентов.
Шум возникшего недоразумения в конце концов разбудил и Зази. Узрев дядю, осажденного стаей халдеев, она вскричала: «Держись, дядя!» — и, схватив графин, швырнула его, не целясь, в самую гущу схватки. О, сколь безмерен воинственный дух дщерей Франции. Следуя ее примеру, вдова Аз метала во все стороны пепельницы. О, сколь благотворно действует инстинкт подражания на менее возвышенные натуры. И тут раздался страшный грохот: то Габриель рухнул на посуду, увлекая за собой семерых разнуздавшихся халдеев, пятерых ввязавшихся клиентов и одного эпилептика.
