— Ура! — взорали остальные.
— Хватай гиднапперов! — закричала вдова Аз, которая появилась в сопровождении Зашибю.
Мусормен приблизился к Габриелю и с почтительным поклоном осведомился о состоянии его здоровья. Габриель лаконично ответствовал, что со здоровьем у него все в полном порядке. Тогда Зашибю продолжил допрос, затронув проблему свободы. Габриель заверил собеседника, что свобода его беспредельна и что это его вполне устраивает. Разумеется, Габриель не отрицал, что поначалу имело место бесспорное посягательство на его самые неотъемлемые права, однако, адаптировавшись к новому своему положению, он изменил его настолько, что похитители стали его рабами и теперь он по своему усмотрению распоряжается их свободной волей. В заключение же он сообщил, что терпеть не может, когда полиция сует нос в его дела, и, дабы продемонстрировать, что подобные ее действия ему отвратительны до такой степени, что хочется блевать, он извлек из кармана шелковый носовой платок цвета сирени (естественно, не белой), однако благоухающий одеколоном «Топтун» от Дристиана Киора, и утер им шнобель.
Подвергшийся газовой атаке Зашибю извинился, откозырял Габриелю, вытянувшись по стойке смирно, затем, сделав по уставу поворот кругом, удалился строевым шагом и растворился в толпе, сопровождаемый семенившей следом вдовицей Аз.
— Здорово ты его отбрил, — похвалила Зази Габриеля, усаживаясь рядом с ним. — Мне мороженое, клубничное и шоколадное.
— Кажется мне, где-то я уже видел эту харю, — пробормотал Габриель.
— Ну, а теперь, когда этот мусоршмитт улетел, ты, может, наконец мне ответишь? — поинтересовалась Зази. — Скажи-ка, дядя, гормосенсуалист ты или нет?
— Да клянусь же, клянусь, нет.
И Габриель, воздев руку, плюнул на землю, чем несколько потряс туристов. Он было уже собрался объяснить чужеземцам этот древний галльский обычай, но Зази отвлекла его от дидактических поползновений, спросив, почему же тогда субчик обвинил его в том, что он гормосенсуалист.
— Опять двадцать пять, — простонал Габриель.
Слабо соображающие туристы начали уже смекать, что тут что-то не так, и принялись тихо обсуждать ситуацию, обмениваясь выражениями на своих родных диалектах. Одни склонялись к мнению, что девчонку следует утопить в Сене, другие же стояли на том, что ее нужно запаковать в плед и сдать в камеру хранения на каком-нибудь вокзале, предварительно плотно обложив ватой для вящей звукоизоляции. Но ежели никто не согласится пожертвовать пледом, вполне может сойти и чемодан, правда, в этом случае ее придется изрядно уминать.
Обеспокоенный этими тайными переговорами, Габриель решился пойти на уступки.
— Ладно, — сказал он, — сегодня вечером я тебе все объясню. Верней, ты все увидишь собственными глазами.
— Чего увижу?
— То, что увидишь. Обещаю тебе.
Зази передернула плечами.
— Видела я обещания...
— Хочешь, я еще раз плюну на землю?
— Не надо. А то еще в мороженое попадешь.
— Тогда не приставай ко мне. Ты увидишь, я тебе обещаю.
— А что такого увидит эта малышка? — поинтересовался Федор Балванович, завершивший урегулирование последствий столкновения с сенмонтронцем, который, кстати сказать, выказывал пылкое желание поскорей свалить отсюда, к чертям собачьим.
— Я веду ее сегодня в «Золотой петух», — отвечал Габриель (жест). — И остальных тоже.
— Минутку, — прервал его Федор Балванович. — Этого нет в программе. Мне нужно их сегодня пораньше уложить, потому что завтра утром они канают в Гибралтар, к седым камням. Такой у них маршрут.
— Во всяком случае, идея им понравилась, — сказал Габриель.
— Они не представляют, что их ждет, — заметил Федор Балванович.
— Зато им будет что вспомнить, — сказал Габриель.
— И мне тоже, — сказала Зази, вдумчиво продолжая эксперимент по сравнительному поглощению клубничного и шоколадного мороженого.
— Да, но кто будет платить в «Золотом петухе»? — поинтересовался Федор Балванович. — Если надо приплачивать, они не пойдут.
— Не боись, они у меня в руках, — заверил Габриель.
— Кстати, — сказала ему Зази, — мне кажется, сейчас самое время вернуться к вопросу, который я хотела тебе задать.
